Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

Странное волнение охватило мое сердце. Мне показалось, что я вновь нахожусь под гостеприимной сенью замка Инверлохи, а рядом со мной мои боевые друзья и соратники — вид нашей полковой формы радовал глаз и согревал душу. Но, помимо этих естественных и понятных воспоминаний, в моей крови возник древний воинственный жар — некое таинственное, почти религиозное чувство, которое национальная музыка будит в душе каждого честного гэла. И хотя в горле у меня встал комок, я бросил ироничный взгляд на Макайвера.

— Круахан навсегда! — тихонько пробормотал я.

Было заметно, что эта простая, непритязательная мелодия взволновала его не меньше моего.

— Старые времена, старые песни! — откликнулся Макайвер. — О Боже! Этот пиброх пробирает до самых печенок!

Музыка тем временем зазвучала громче — должно быть, исполнители вышли из-за поворота. Теперь они играли вторую часть, или «Крунлуах», как мы ее называем. Мой товарищ застыл посреди дороги, из груди его вырвалось нечто, подозрительно похожее на всхлип.

— Я обошел весь мир, — заговорил он, — и много всякого повидал. Казалось, меня этими музыкальными штучками не проймешь. Но есть один инструмент — вот эта самая наша пиип-вор [36] Пиип-вор — большая шотландская волынка. — Примеч. перев. , которая безошибочно волнует мое сердце. Вот ты мне скажи, Колин, что же это такое? Как назвать то, что прячется внутри каждого шотландца — не важно, бедного или богатого — и мгновенно отзывается на звуки грубой тростниковой дудки?

— Должно быть, гэльская душа, — ответил я, ощущая необъяснимый, небывалый подъем. — Все это гудение дрона и всхлипы чантера осмысленно звучат лишь на гэльском языке.

Вот что такое волынка для гэлов. Она звучит не столько в воздухе, сколько в их душах. Боюсь, что мы, англичане, не способны этого понять. Волынка может взволновать нас — как взволновала бы внезапная кавалерийская атака, — но вряд ли кто-нибудь из нас прослезится при ее звуках. Пожалуй, лучше и честнее всех выразил наше, английское мнение об этом инструменте сэр Джон Карр, которому довелось послушать волынку еще век назад во время путешествия по Шотландии. Его рассказ тем более интересен, что составляет разительный контраст с прочувствованным описанием Нейла Манро.

Приближались соревнования шотландских волынщиков — и мне был обещан богатейший пир духа. Дабы я смог в полной мере насладиться этим музыкальным банкетом, меня пригласили на предварительное прослушивание в древнем зале для приемов. Причем намекнули, что мне несказанно повезло, ведь посторонняя публика туда не допускалась — конкурсанты выступали исключительно перед членами жюри. Это обещало стать незабываемым зрелищем! Как только судьи расселись по своим местам, раздвижные двери распахнулись. Вошел горец в полном тартанном одеянии, в руках он держал волынку, щедро украшенную длинными ленточками. Он принялся дуть в трубки и извлекать из своего инструмента звуки — столь громкие и отвратительные, что перед ними меркли вопли несчастных грешников в аду. Это продолжалось некоторое время: артист важно прохаживался взад и вперед и терзал свою волынку, а слушатели время от времени впадали в экстаз и разражались рукоплесканиями. Что до меня, то инструмент этот показался мне настолько ужасным, что я был не в состоянии отличить «Собрание Макдональдов» от, скажем, «Плача Аберкромби» — все исполняемые произведения звучали в равной степени тоскливо и негармонично. Я невольно усомнился в искренности доктора Джонсона, который, по слухам, был большим поклонником волынки и на концертах всегда становился поближе к исполнителю, едва не прижимаясь ухом к главному дрону. Промаявшись на этих предварительных соревнованиях три часа, я посчитал, что долг вежливости уплачен сполна, и потихоньку покинул зал. Задним числом скажу: это было нелегкое испытание — сродни тому, что испытывает человек, оказавшийся совсем рядом со звонницей в день королевских именин… Увы, вынужден признать, что волынка — это одно из немногих поистине варварских изобретений шотландцев.

Таково мнение Джона Карра. Я же от себя добавлю: у шотландцев есть три привязанности, которые неизменно ставят в тупик англичан, — Бернс, волынка и хаггис. Из этого набора лишь хаггис поддается какому-то пониманию (особенно, если употреблять его с большим количеством виски).

Тем временем празднество на улицах Бреймара набирало силу. Девушки в килтах отплясывали зажигательные флинги, и серебряные медали блестели на их бархатных жакетах, подобно начищенным пуговицам на костюмах «перламутровых короля и королевы» [37] Так в Лондоне называют победителей конкурса традиционной одежды уличного торговца и его жены. — Примеч. перев. . Седобородые старики, цветом лица напоминавшие старинное красное дерево, скинули с плеч куртки и теперь стояли, подпирая плечами вес кейбера. Молодые дюжие горцы соревновались в толкании кейбера: предварительно они крутились на месте не хуже «вертящихся дервишей» и лишь потом — набрав скорость — толкали бревно (между прочим, при вращении становилось видно, что под килтами на них надеты короткие клетчатые штаны; говорю это специально, дабы успокоить щепетильных английских дам, поскольку знаю, что данная тема активно дискутируется за границей!). Попадались в толпе и волынщики. Одни из них расхаживали взад и вперед, извлекая из своих инструментов те самые звуки, которые вызвали стойкое отвращение у сэра Джона Kappa. Другие стояли на месте, отбивая ритм ногой в шотландском башмаке и оглашая окрестные холмы дикими и печальными мелодиями пиброха.

Внезапно все стихло — это гонец принес известие о том, что королевское семейство выехало из Балморала. Кланы Мэйфера и Белгравии с надеждой встрепенулись на складных стульях. На холмах обозначилось движение, раздались пробные звуки волынок. Наконец показался королевский кортеж: в глазах рябило от королевских тартан Стюартов, последовали поклоны, королевскую чету в окружении придворных проводили в деревенскую беседку, где они должны были принимать приветствия кланов. Это величайший миг для всего Бреймарского собрания. Члены кланов потянулись через поле — большинство из них являлись ветеранами королевской охоты и всю свою жизнь провели на окрестных холмах. Шествие было очень красочным: гремели барабаны, развевались знамена, играли военные пиброхи. Первыми шли Стюарты из Балморала, на плечах они несли лохаберские топоры. За ними следовали Макдаффы со своими древними пиками, затем — Фаркуарсоны со сверкающими на солнце клейморами. Приближаясь к условленному месту, вожди кланов подносили к губам эфесы мечей и отдавали военный салют королевской чете.