Мартин Нексе - В железном веке

— Ничего, — прошептал пастор, успокаивая его. — Это кровь Христова, и мы, люди, имеем право расточать ее.

Долго лежал потом пастор с закрытыми глазами; казалось, он отходит, погруженный в тихое забытье. Старый Эббе сидел подле и смотрел на него, потом встал и хотел неслышно выйти, чтобы позвать кого-нибудь; но больной это заметил и приоткрыл глаза,

— Спасибо, — прошептал он, — за это и за все. Бедняки, Эббе, ближе к сердцу господа, чем мы! Отдай церковь батракам. Передай прихожанам эту мою последнюю просьбу.

Особого шума смерть пастора Вро не вызвала, — время было слишком суровое. Его смерть была такой же парадоксальной, как и его жизнь. И люди по-хорошему проводили его в последний путь — из благодарности за то, чем он был — особенно раньше — для Эстер-Вестера. Разве не характерно его последнее желание — отдать грундтвигианскую церковь батракам для их собраний! Конечно, этого не следовало понимать буквально. Эббе Фискера, настаивавшего на том, что община должна выполнить последнюю волю своего пастыря, почти никто не поддержал; он, как староста общины, принимал это особенно близко к сердцу. Но сын успокоил его:

— Мы все равно не согласились бы взять себе церковь, если бы даже вы нам и предложили ее, — сказал он. — Лучше мы еще подождем немного и потом построим себе свой собственный дом для собраний!

Хоронили пастора Вро с необычайной торжественностью. Присутствовало все население Эстер-Вестера, и со всех концов страны грундтвигианские общины и высшие народные школы прислали своих представителей. Приехали даже корреспонденты столичной прессы, и Эстер-Вестер с Йенсом Ворупом во главе получил возможность показать себя с самой лучшей стороны.

Вечность получила то, что ей причиталось, и на этом вое и кончилось. Действительность была тут и сурово стучалась в двери к каждому. Ведь только что бешено бушевала непогода, ее ветры были слишком колючими, и люди лишь только о том и помышляли, как бы их выдержать. Теперь пришлось сразу приставать к какому-то берегу, и каждый был озабочен тем, как бы спастись.

Тревога царила и в банке Эстер-Вестера. Банк ждал и ждал. Но после того как выслали последнюю сумму, о докторе Ланге не было ни слуху ни духу. И теперь, когда все несколько отрезвели, правление вспомнило, что не были приняты даже самые простые меры предосторожности, чтобы хоть как-нибудь обеспечить себя от возможного надувательства. Нет, доктор оставался вне подозрений! Йенс Воруп продолжал настаивать на том, что, в свое время, не Ланге предложил ему использовать полезное изобретение и, уж конечно, не навязывал его, а, наоборот, сам Йенс Воруп ловким маневром заполучил препарат для Эстер-Вестера. Однако он все же решил дело расследовать. И так как известнейший уроженец Эстер-Вестера, владелец консервной фабрики Ханс Нильсен, частенько наезжал в Берлин и вообще имел в Германии хорошие связи, его попросили этим делом заняться. Йенс Воруп приехал в столицу и повел с ним переговоры. Ханс Нильсен жил близ Восточного вокзала и занимал квартиру чуть не из десяти комнат. Йенс Воруп потом рассказывал, что квартира эта — настоящий музей, полный ценнейших вещей. У Ханса Нильсена бывали самые важные люди, — ну, ведь он станет скоро чуть не министром, когда в квартале, где жили одни министры, ему поручат контроль по экспорту пищевых продуктов!

— Вот кого действительно рукой не достанешь, — заявил Йенс Воруп, рассказывая Марии о своем посещении. — У него несколько автомобилей, в конюшнях полным-полно беговых лошадей, у жены собственный шофер. У него меховая шуба — и он похож прямо на хищного зверя, когда сидит за рулем. Впрочем, говорят, он еще кой-чем ее обслуживает. Ну, в таких кругах это не редкость. Тебе следовало бы сделать ей визит, когда ты будешь в столице; она так ласково отзывалась о тебе и очень просила кланяться.

Но Мария наотрез отказалась.

— Я у них не бывала, когда они жили в бедности и ловили собак, потому и теперь не пойду. Они какие были, такие же и остались.

— Нет, в том-то и дело, что не такие же! — возразил Йенс Воруп.

И с ним приходилось согласиться. Человек сидел в Эстер-Вестере и мог сам участвовать в берлинской поездке Ханса Нильсена, так подробно газеты описывали каждый его шаг, словно он какой-нибудь князь. Однажды было сообщено, что Хансу Нильсену пришлось задержаться на несколько дней, — и он телеграммой вызвал своего парикмахера из Копенгагена: он-де не желает, чтобы какой-то незнакомый субъект елозил бритвой по его лицу! И это на него похоже, на этого бывшего живодера! Он всегда держался точно переодетый принц! Теперь уже можно совершенно спокойно вспоминать о весьма скромном прошлом Ханса Нильсена: он сам никогда не скрывал от печати, из каких глубоких вышел низов.

Тем более все были поражены, когда однажды утром газеты сообщили, что Ханс Нильсен арестован немецким военным командованием и его обвиняют в том, что он поставлял немецкой армии несъедобные, тухлые консервы. Его будто бы даже нарочно заманили на территорию Германии, соблазнив обещанием больших поставок, чтобы там задержать. Значит, теперь ему крышка.

И вот пришлось снова вооружиться терпением и ждать, ждать. А тем временем датских лошадей продолжали ковать! Это составляло весьма непроизводительный ежедневный расход для всей страны и его можно было точно исчислить в кронах и эре, но тут уж ничего не поделаешь, приходилось терпеть. Если от Ланге все еще не было никаких вестей, то это могло происходить по целому ряду причин, и каждая могла оказаться вполне уважительной.

Ища выхода, Йенс Воруп решил было обратиться со своей бедой к правительству: это. вопрос, касавшийся всего общества, ведь сельское хозяйство для страны главный — чтобы не сказать единственный — источник дохода. В конце концов нелепо, что он за дело, столь важное для всей общественности, борется в одиночку, как частное лицо, и рискует при этом сломать себе шею.

Из Фрейбурга все еще ничего не было слышно, и когда обнадеживающие заверения начали постепенно терять свою силу, кончилась война и в Германии разразилась революция. При новых обстоятельствах можно было еще меньше надеяться что-либо узнать о докторе Ланге. Но и эти обстоятельства должны же когда-нибудь кончиться!

Было совсем не так легко сидеть сложа руки и спокойно выжидать! Ликвидация шла повсюду полным ходом, на все события упал более резкий свет и безжалостно совлек с них волшебные краски, былые фантазии одна за другой терпели крушение....

Руководство акционерного общества, созданного Йенсом Ворупом, все еще баюкало себя сладкими надеждами и, казалось, не слишком жаждало пробуждения к суровой действительности. Над ним повсюду смеялись, но были и такие, которые ворчали. И в один прекрасный день поступила первая жалоба, а именно — от группы акционеров в столице, утверждавших, что все это — сплошной обман! Доброе старое словечко, которое теперь снова в ходу и в чести! Обман?.. Люди совсем забыли, что есть вещи, которые называются этим именем.