Константин Трунин - Лауреаты российских литературных премий

Не случайно придуман термин сексуального реализма, оный заменил собой реализм социалистический. Можно смотреть шире, видя в качестве лауреатов сторонников сугубо мрачности. Не повседневность они описывают. Отнюдь, лауреаты «Русского Букера» погружены в некий фантастический мир, изыскивая в нём сюжеты для произведений. Насколько он мрачен, о том можно судить, стоит ознакомиться с некоторыми случайно выбранными произведениями. Обязательно там встретится правдоискатель, вынужденный мириться с непотребством нависшей над ним действительности. Только этот правдоискатель чаще представлен раздутым комплексом, причём присущим не ему, а писателю, чей подход к изложению позволил его совести подобное сочинить.

Всему нужно время. И премиям оно требуется в той же мере. Не сразу удаётся установить, какой стороны следует придерживаться. Но «Русский Букер» успел обрести определённую нишу, согласно которой и находил лауреатов. Поэтому, когда читатель берётся за книгу, видит на её обложке будто бы гордую надпись «Русский Букер», он скорее откажется, сделав выбор в пользу другого произведения. Почему? Знакомиться с историями, лишёнными правдивого восприятия действительности, может каждый, но всегда ожидая нечто радужное. Не могут герои художественных произведений постоянно жить среди неадекватности. Это грозит депрессией, от которой всегда хочется найти спасение.

«Русский Букер» не должен восприниматься ведущей литературной премией России, что-то определяющим или должным внести важную составляющую в бытие россиян. Не для того он создан. Ему полагается показывать мрачность обыденности, специально выдуманную как раз под нужды западного читателя. Вот он поймёт подобную литературу. Ему ведь интересно, как гниёт Россия. Благо лауреаты «Русского Букера» такие ожидания оправдывают.

Список лауреатов литературной премии «Русский Букер» открывает роман Марка Харитонова «Линия Судьбы, или Сундучок Милашевича», написанный в начале восьмидесятых годов, опубликованный в 1992 году. В романе рассказывается о писателе Семёне Кондратьевиче Богданове, чья доля вела его через реалии советского государства с первых дней основания, и в итоге ни к чему не привела. Не приведёт жизнеописание к полезным мыслям и читателя. Харитонов смешал вымысел с ещё большим вымыслом, разбавив повествование порцией хронологических причуд.

О Семёне Богданове известно мало. В действительности, разумеется, такого писателя не существовало. Не существовало и писателя с псевдонимом Симеон Милашевич. Как не существовало исследователя его творчества. Но на страницах произведения одним из действующих лиц найдены свидетельства, сообщающие обратное. Почему бы читателю не попытаться вместе с Марком Харитоновым восстановить фрагменты утраченной биографии и заодно прикоснуться к никогда не написанным художественным произведениям? Желание похвальное, вполне может быть нужное, но скоротечное.

Для начала требуется обвинить писателя Милашевича в плагиате, чтобы усомниться в истинной ценности его произведений. Возникает мысль, будто он брал материал из изданий с низким тиражом, переписывал истории и слегка изменял само повествование. После обвинение потребуется снять, дабы читатель проникся уважением к нему, человеку с трудной жизнью. Жил он в тишине, спокойно работал и старался оставаться незамеченным. Потому и так трудно восстановить его биографию.

Все дальнейшие события в повествовании перемешаны. Они восстанавливаются перед читателем скорее сумбурно, нежели способствуя правильному пониманию происходящего на страницах. Личность Милашевича будет всё чаще отходить на второй план, уступая место исследователю его творчества Антону Лизавину. В разговорах о разном, вплоть до обсуждения присадок для водки, перед читателем пройдёт ряд событий, неизбежно обязанных получать подпитку в виде тех или иных обстоятельств жизни непосредственно Милашевича.

Понять особенности творчества исследуемого писателя сможет не каждый. Трудно разобраться в том, почему, сказывая житие Макария, мораль сведётся к превращению человека в куст. Реальность у Харитонова то и дело искажается. Если с особенностями творческого процесса такое допустимо, то в отношении настоящей жизни — не совсем. Неужели Лизавин мог встретить Милашевича? Только во сне такое возможно. Про инопланетян допустимо не упоминать. Впрочем, чему удивляться — загадок в романе Марка хватает. Было бы желание их разгадывать.

Думается, не Лизавин писал кандидатскую диссертацию о творчестве земляков, а делал это Харитонов, причём рассказывая о судьбе человека, чьи произведения могли бы его вдохновить на литературные свершения. Приходится признать, у Харитонова получилось заинтересовать людей, ежели отлежавшийся в столе роман сразу после публикации получил одобрение. А может быть общественность давно ждала свежего взгляда на литературу: чего-то экстраординарного и далёкого от реалий будней Советского Союза. К тому же хорошо, что неоценённое в двадцатых годах творчество Милашевича, нашло спрос спустя семьдесят лет.

Скорее всего, это именно так. Сошла лавина, обнажив перед читателем сходных по духу с Харитоновым писателей. Их произведения не публиковались в Союзе, либо издавались за рубежом. Не в рамках «Русского Букера», но с помощью других литературных премий их имена стали известны русскоязычному читателю. Но Харитонова можно считать первым среди подобных, какой бы действительной ценностью его произведения не обладали.

Теперь сундучок Милашевича позволительно закрыть — линия судьбы восстановлена. Не в наши дни, а лет через сорок-пятьдесят, кто-то проявит интерес к творчеству писателей девяностых. Марка Харитонова точно не обойдут вниманием.

Структура произведений Владимира Маканина не так проста, каковой она представляется после прочтения. Сперва кажется, автор испытывает читателя, проверяет его на прочность — сможет ли тот понять, в какие степи унесёт фантазия писателя. И если сможет, то сумеет ли переварить предложенный ему текст, и какой интерпретации он будет удостоен. В случае «Стола, покрытого сукном и с графином посередине» всё оказалось неизмеримо сложно. Само название отдаёт уклоном в модернизм. Поэтому читателю требуется задуматься над осмыслением текста самостоятельно, поскольку Маканин излагает, не предлагая объяснений. Кто захочет понять — поймёт, кто не захочет — удостоит произведение того прозвания, коим оно по его мнению является.