Константин Трунин - Княжнин, Фонвизин, Крылов

Кто он — недоросль? Молодой дворянин, не получивший образования, либо подросток, до получения образования не доросший. А куда пойти без образования в конце XVIII века? Нигде тебя не примут, будь ты хоть высокого положения. Оставаться тебе помещиком где-нибудь в провинции, откуда ты и не выберешься никогда. Тебе оно и не требуется: крестьяне принесут доход, подлатают дыры в твоём доме и уберегут от скуки развлечениями. Что же ты? Ты — интеллектом не выше пня, твои же крестьяне, поверь, умнее тебя. Им бы учиться и становиться светочами науки. Жаль, связаны за спиной их руки. И как тут стихами не говорить, покуда продолжает скудоумный тебя лучше жить?

Но учиться необходимо. Это понимает даже родитель, который в действительности ничего не понимает. Нанимает бездарных учителей, те пытаются учить и не могут обучить простейшему. Не получается у них заинтересовать ученика предметом, имели бы представление о данном предмете сами. Как не смеяться и не ужасаться этому? Фонвизин негодует, обнажает общественные пороки и стремится показать всем, насколько глубоко сгнила та часть населения, на чьих плечах держится Россия. Коли плечи сии готовы переложить тяжесть России на другие плечи, то стоит ли рисковать на них опираться дальше?

И что же сообщает читателю пьеса, кроме высмеивания деградирующих помещиков? Например, нежелание самих помещиков дать дорогу другим, требуя от тех знаний, которые они нигде не могли получить. Ежели их обстирывают, то должны делать это на высшем уровне. Если готовят еду, то желательно в духе лучшей кулинарии европейских держав. Отчего-то не понимают помещики, что знания не приходят без стремления к ним. И не понимают, что стремления мало — необходим источник информации. Помещики гнили сами, поражая гнилью прикреплённых к ним крестьян. В России рыба всегда гниёт с головы, ибо тот виноват, кто кладёт в карман мимо общей сумы, набивая брюхо своё, пока Россия голодом томима, а он всё кладёт и кладёт мимо.

Что остаётся помещикам, если у них разоряется хозяйство? Вся надежда на брак. Необходимо найти невесту из богатого дома. Проблема в том, что богатый дом потому и богат, поскольку не живёт заслугами отцов, прикладывая усилия к приумножению имеющегося, не позволяя пустить на ветер ему доставшееся. Не отдаст такой дом в невесты к недорослю дочь, поскольку и дочь под стать дому — не пожелает обременить себя нахлебником. Потому и краток жизненный путь недорослей, обязательно существующих сейчас, но вырождающихся завтра.

Читатель скажет — со всеми бывает. И будет прав. Проблема недорослей вечна. И в лучшем из домов начинается спад. Но почему бы не рассказать о проблемах, беспокоящих общество? Вот Фонвизин и рассказал.

Желал Денис Фонвизин говорить прямо и открыто о беспокоивших общество проблемах. Но не то было время, поэтому сказать получалось только анонимно или под прикрытием чужого имени. Так, например, случилось с «Повествованием мнимого глухого и немого», авторство которого по косвенным доказательствам приписывается именно Фонвизину. Произведение не было закончено. Оно навсегда осталось пробой пера, чем отчасти радует, вместе с тем и вызывает огорчение, понимая, как мало создал для нас Денис Фонвизин, как многое мог и сколько в итоге осуществил за отпущенный ему земной срок.

Содержание повествования не отличается богатым наполнением. Осмысленная часть отведена под предисловие. Фонвизин собрался изучать людские характеры, обходя стороной пустословие. На деле окажется, что пустословие как раз будет преобладать, поскольку ничего толкового Денис не рассказал, всего лишь подтвердив стереотипы. Стоит думать, что для современников Фонвизин открыл глаза на действительность. Может и не открыл, а надавил на больную мозоль, чем и спровоцировал прекращение работы над произведением.

Читателю предлагается история молодого человека, рано потерявшего родителей. Теперь он представлен сам себе. Перед смертью отец дал наставление сыну, дабы тот не поддавался тлетворному влиянию, для чего родитель предложил ему изображать глухонемого. После симулирования болезни главный герой повествования теряет возможность слышать и говорить, благодаря чему Фонвизин поднимает важные темы, обычно не выходящие за пределы круга говорящих.

Какой рисовался простор. Не требовалось использовать фантазию. Просто переноси на страницы слухи, вороши чужие тайны и делай из них собственные умозаключения. Фонвизин так бы и стал строить повествование, не прерви он его после краткого описания нравов москвичей. У стен не выросли уши, а между строк ничего не читается. Ожидания не сбылись. Ряд авторских укоров за нечто несущее суть описываемого не получится считать настолько важными, чтобы их рассматривать.

Деревенские сплетни и описание деревенского быта более подойдёт интересующимся буднями периферии Российской Империи середины XVIII века. Нет необходимости пытаться увидеть нечто радищевское. В тексте представлено типичное российское село, не претерпевшее с тех пор перемен. Оно и не изменится никогда, ибо продолжает быть населено российским же населением. Поэтому аналогичная сатира никогда не утратит своего значения.

Иное дело — Москва: крупный город с собственной атмосферой, чьё население живёт планами о будущем, забывая о настоящем дне. Фонвизин нашёл в этом причину для призыва образумиться. Куда спешите, москвичи? Вам показать ценность доступного в данный момент дня? Хотелось бы, но главный герой произведения обязан казаться глухонемым, оставаясь безучастным. Более того, отстранённость приводит к скорому обрыву произведения. Фонвизину было о чём рассказывать.

У всех находятся достойные творчества занятия. Пропадает желание рассказывать об очевидном, когда открытый взгляд порицается. Анонимная публикация не даёт удовлетворения писательским амбициям. Гораздо проще снова обратиться к переводам. Пусть другие говорят о проблемах иных стран. Ежели тамошняя ситуация найдёт общие ситуации с проводимой российскими властями политикой, то подобное обязательно заговорит на русском языке.

Давайте скажем следующее. Переводчик — молчаливый соглашатель. Чаще он желает донести до российского читателя прежде недоступную информацию. Речь не о выполняющих сдельную работу по поручению, а о таких, как Фонвизин, сохранявших молчание, предоставляя право своим ртом говорить зарубежным авторам. Иногда и им хотелось сказать важное без посторонних имён в заголовке, тогда рождались труды для внутреннего потребления.

Пагубной книги не получилось, хотя всё к тому шло.