Константин Трунин - Княжнин, Фонвизин, Крылов

Сколько не обличай жизнь, не укоряй власть и нравы — к свету от этого ничего не потянется. Мысли могут быть дельными до определённого периода, когда они становятся причиной для очередного выражения недовольства. Как боролись женщины за права, дабы почувствовать долгожданное, так после будут стремиться отдалиться от них, чётко проводя границу между гендерными различиями. Это один из примеров, доступных понимаю из сохранившихся трудов Фонвизина.

Давайте вернёмся к вопросу о честности. Стоит ли под честностью понимать справедливость? Судя по тону изложения в журнале — именно так. А можно честности и справедливости учить людей? Ответ однозначен — обязательно стоит. Пожалуй, тогда и политические науки следует преподавать, вручая управление государства специально подготовленным людям? Для того и воспитывали монархов, сызмальства подготавливая их для выполнения данной работы. Почему же происходили недоразумения? Необходимо это связывать с естественными человеческими потребностями в обладании властью. Поэтому нужно учить всё население государства, не давая права управлять пришедшим из других сфер людям.

Сколько не говори — тебя не услышат. Но говорить нужно: услышат другие, кто по твоим словам будет судить о прошлом.

Пётр рубил окно в Европу не с целью обрести цензуру, но, вместе с ценностями западной цивилизации, в Россию пришла практика допуска людей только к определённой информации, не способной подорвать доверие к действующей системе государственного управления. В случае России всё получилось ещё проще — русские не привыкли стремиться к большему, предпочитая обходиться минимумом из им нужного. Сказать об этом населению страны позволительно, да редкий человек адекватно воспримет информацию подобного рода. Проще не оглашать мыслей, делясь ими со столом. Сказав за жизнь чрезмерно лишнего, Фонвизин оказался в опале, вследствие чего ряд произведений не увидел свет при его жизни. К числу таких относится пьеса «Выбор гувернёра», повествующая о трудностях на пути к действительно полезным знаниям.

Читателю предложена проблема — родители желают выбрать для ребёнка учителя. Их выбор между образованным человеком, желающим преподавать полезные науки, и неким французом, предпочитающим строить из себя лизоблюда и умеющим научить других точно такому же искусству. Решение кажется очевидным — родители пожелают выбрать образованного учителя, их сын тогда будет иметь вес в обществе и не запутается в хитросплетениях прогрессивных взглядов. Однако, в обществе таковые люди вес иметь не будут. Их скорее уподобят отщепенцам и выставят за пределы страны, нежели станут терпеть среди благородных граждан.

Не латыни полагается учить детей, танцам и вежливому обращению к родителям. Прочее не требуется. Читать ребёнок не обязан, как и блистать знаниями. Поэтому выбор падёт на французского гувернёра — человека вовсе без образования. Как такое может быть? Является ли оправданием этому действие произведения в XVIII веке? Если Фонвизин задался данной проблемой, значит в головах знати наметился перелом. Общество лишь сквозило через петрово окно. Не сбылась мечта прорубившего его человека, поскольку оное нужно было закрыть сразу по достижению должных результатов, чему помешала смерть Петра.

Остаётся смеяться над действительностью. Не зря жанром пьесы обозначена комедия. Причём комедия открытая — высмеивающая нравы общества. Фонвизин давил на больное место, ничем не прикрывая предлагаемое действие. Оценить подобное литературное произведение могли в одностороннем порядке, применив к автору любой из доступных способов наказания, вплоть до ссылки и даже казни. Человек и тогда имел право говорить, что ему хочется, но с осознанием необходимости принять ответную реакцию на тех же условиях — с ним поступят так, как сочтут нужным.

Разумеется, такие мысли — реакция понимания сверх возможного развития истории, случись Фонвизину вольно обращаться с имевшимся у него материалом. Не он первый попал под опалу, и не только правдорубы удостаивались монаршей немилости. Нельзя говорить прямо — нужно найти способы прибегнуть к иносказанию. Допустим, сослаться на чьё-то произведение, будто бы ставшее источником определённого рода информации, хотя оно только способствует появлению определённых мыслей, никак не содействуя их формированию.

Люди старых взглядов, подобные родителям из «Выбора гувернёра», редко знакомятся с проблемами. Они живут согласно прежним представлениям, за осуществление которых боролось их собственное поколение. Посему им предстоит отстаивать кажущееся им правильным. Ежели не ценится в обществе наука, значит нужно выбирать самое приятное, то есть танцы. Пусть ребёнок останется недорослем, может он когда-нибудь осознает заблуждение своих родителей. Разве читатель не согласен с таким утверждением? Редкий человек не ставит родителям в вину огрехи, допущенные при воспитании и последующем доступе к образованию.

Кто желает учиться — выучится. И пожелает изменить имеющееся, сделав выбор за других.

Стихотворение — игрушка для поэта. Оно пишется, когда щемит грудь от чувства без ответа. И пишется оно о самом дорогом, в радость или грусть облекаясь притом. Любой поэт способен рифмовать без конца с жаждой творчества мало познавшего юнца. Но совсем уж редкий поэт берётся за форму большую, очень трудную и потому не простую. Фонвизин брался — сил не щадил, малую форму он стороной обходил. Ему важна не красота строки была, он стих содержанием наполнял всегда. Не много их таких дошло, два законченных и столько же незаконченных всего. Доброе наставление оставил Фонвизин нам, об этом он всю жизнь в прочих произведениях говорил сам.

Попробуй, читатель, одолей басню «Лисица-Кознодей». Закрой глаза на реалии суеты, почувствуй себя человеком из толпы. Ты не видишь того, что видеть должен ты. Почувствуй себя розой, вкруг тебя цветы. Над тобою садовник, в руках его нож. Он ласково смотрит, любит тебя всерьёз. Тебя не трогает он, но он срезает других. Ты думаешь, что такая судьба у них. Садовник — царь, властелин над цветами: ему положено добродетельным быть, говоря между нами. О чём пошёл бы дальше сказ? Об оставшихся от розы лепестках.

Теперь иной момент представим — льва над зверями мы поставим. Какой же лев могучий, как красив, как смотрит он, как горделив. О нём хорошее и ничего плохого! Лев не мог совершать прежде злого. Так ли это? Или заблуждается лиса? А может не так видит мир она? Зачем возносит льва в стихах? Не вспоминает лес, возросший на костях. Зверей не помнит, растерзанных жестоко, причём без всякого на то деяние прока. Ослабла память на вельмож, от имени льва на живую содравших множество кож. Даже слон в полях скрылся, испугавшись расправы, а бобра поборы разорили с его же переправы.