Константин Трунин - А. Куприн

В качестве примера можно взять содержание очерка Куприна о Брешко-Брешковском. Данный писатель занял требуемую ему нишу, создавая произведения сомнительного наполнения. Александр даёт определение порнографии. У Брешко-Брешковского женщины всегда жаждут мужчин, уподобляясь низким созданиям с низменными желаниями. Если у такой литературы находился читатель, то её нельзя осуждать. Не всем читать о смелых героях Киплинга или юмористические рассказы Чехова, кому-то более требуется проводить время за вольными эротическими фантазиями, находя произведения с необходимым сюжетом.

Александр не раз выступал с очерками об умерших литераторах. Высказался он и о жизненных принципах Ангела Богдановича, чьё здоровье пострадало от революционной борьбы с сопутствующими ей наказаниями от правящего режима. Человек железной воли, Богданович имел тяжёлый характер. Он не проявлял симпатий, оставаясь скупым на эмоции. Если чьё-то произведение не устраивало, он его отвергал, просто сообщая, что оно не подходит. Если подходило, публиковал без лишний объяснений. В той же мере уважительно Куприн отозвался о творчестве умершего Гарина-Михайловского, жалея о скоропостижной смерти хорошего человека.

Есть у Александра очерк о литературном наследии Кнута Гамсуна. О нём самом он ничего не знал, кроме сведений о низкой популярности в родной для Кнута Норвегии и высокой оценке творчества Чеховым. Надо полагать, российский читатель знает о Гамсуне ещё меньше его соотечественников, поэтому Куприн посчитал нужным пересказать сюжеты произведений, заодно указав на невозможность иметь последователей. Ежели кто возьмётся писать подобно Кнуту, будет поднят на смех.

Иным писателям только смех и нужен. Как вариант, Марк Твен. Но какой ныне стал смех? Кажется, отношение к юмору изменилось после смерти Твена. Никаких высоких материй, сугубо посредственность. Когда на первое место выходят шутки о низменном, значит моральные качества людей пошли по неверному пути. Это уже называется не смехом, а ржанием, к чему следует проявлять печальное сочувствие. Лучше вспомнить творчество классиков, допустим Николая Гоголя, заново перечитывая и получая эстетическое удовольствие.

Куприн проявлял интерес к Джеку Лондону, называя самым успешным писателем. Он сожалел о его скоропостижной смерти, желая лучше понять через чтение «Мартина Идена». Александр отмечал богатый жизненный опыт, помогавший Лондону рассказывать истории о людях при тяжёлых жизненных обстоятельствах. Одно оказывалось плохо — малое количество произведений из наследия писателя доступно русскому читателю.

Довольно сумбурно и пространно Александр отозвался о Дюма-отце, восстанавливая по памяти утраченный текст. О нём он сочинил скорее беллетристику, нежели составил очерк. Сообщал Куприн и о Максиме Горьком в 1937 году, но оставим это без внимания.

В конце жизни Александр Куприн вернулся в Россию. Он принял Советский Союз, глубоко им восхищаясь. Так говорили те, кто слышал его восторженные слова. Таким же образом думали внимавшие сообщениям из газет. Сохранилась и заметка «Москва родная», написанная в состоянии подъёма от возникающей радости на лицах соотечественников при встрече с ними на улице. Проведя последние десятилетия в изгнании, наконец-то Куприн обрёл себя в стране близких ему людей. Не всё так благостно, как может казаться. Ту последнюю заметку о Москве сочинил не он. Александр никогда не писал в подобной манере, словно он поддался воздействию пропаганды и растворился в иллюзиях.

С 1925 года Куприн постоянно сравнивал Париж с Москвой. Нельзя найти общих черт между этими городами. Они населены отличающимися друг от друга людьми. Первый очерк об этом так и назывался — «Париж и Москва». Достаточно сказать о поцелуях. На улицах французской столицы при встрече предпочитали слегка прижиматься щеками, сами поцелуи только с родными. У русских иначе: целуются со всеми, шлёпая губами.

В очерке «Париж домашний» французы бережно относятся к птицам, кормят и холят их. И сами птицы во французских городах красивые, достойные любования. Заботиться о голубях и воробьях полагается так, будто они национальное достояние. В Россию любят птиц не меньше, но относятся к ним не так трепетно, иной раз разгоняя стаи, специально преследуя.

Очерком «Париж интимный» Куприн более склонился к нравам французов. Он отметил отсутствие во Франции послеобеденного сна, который повсеместно имел место в России. Во сне нет плохого, само это действие отдаёт налётом склонности к развращённой пресыщенности. Без излишнего осуждения Александр отзывался о Франции и в очерке «Юг благословенный», хотя можно вспомнить написанные им за четырнадцать лет до того путевые заметки, в которых Куприн испытал огорчение от испытанных им впечатлений.

Всё меняется, если к тому возникает необходимость. Любя Россию, Александр оказался вынужден эмигрировать. Прежде, мало интересовавшая, Франция, вне желания, заменила ему дом, поскольку надежд на возвращение в «Совдепию» он не питал. Куприн смирился и нашёл нравящиеся ему черты во французском менталитете, поддавшись обаянию и уже не стремясь порицать, к чему ранее относился негативно. По той же причине он мог радоваться Советскому Союзу, испытав удовольствие от встречи, якобы именно его ждал народ страны, заскучав без литературных трудов, устав от кричаще-орущих потуг народившегося слоя советских писателей.

Но Куприн перестал писать. Он не смог пропитаться духом изменившихся реалий. Вернувшись востребованным, Александр утратил востребованность. Он стал образцом одумавшегося человека, понявшего, как тлетворен Запад и прекрасна советская действительность. И быть тому так, продолжай Куприн жить и осознавать происходящие с ним и со страной перемены. Тому не суждено было случиться. В 1938 году Александр умер, так и не принеся ожидаемой от него пользы.

Теперь, изучив пройденный писателем путь, следует подвести итог. А лучше этого не делать. Главное, Куприн принимал жизнь, жил и не поддавался излишнему унынию. Он писал о том, чему становился свидетелем. Отражал на страницах собственный взгляд, испытывая боль за переносимые людьми страдания. Он не соглашался с тяжёлыми условиями труда рабочих, выступал против разлагающихся порядков в армии, предвидел крах монаршей государственности. Он и страну покинул по воле случая, вместе с отходящими войсками белых. И всё-таки вернулся назад. Будем считать, умер Куприн от счастья, поскольку не желал снова оказаться разочарованным.