Сергей Кучеренко - Рыбы у себя дома

Кстати, не так уж и много ее махальщики берут; округлив все зимние месяцы и все выходы на лед рыбаков, подсчитаем и удивимся — всего полтора килограмма на человеко-день. А пойди-ка посиди на ветру и морозе с утра до вечера, померзни… Молва о богатых трофеях разлетается широко, а вот возвращения с пустыми руками внимания не удостаиваются.

Разумеется, это «знай лови» нельзя распространять на большинство других амурских рыб, чьи запасы за последние десятилетия оказались сильно подорванными.

С этой невероятно громадной рыбой я познакомился в детстве и всю жизнь ее помню, хотя не видел достаточно больших особей уже лет тридцать. При удобном случае читал о калугах все, что удавалось достать, но то ли очень мало, как мне казалось, о них было написано, то ли не мог найти соответствующие труды…

Мне частенько думалось: «Странно, как часто мы слышим о царь-дереве кедре, о царе зверей тигре, о царь-птице орле, а вот царица-рыба калуга остается как бы в тумане. О щуке, сазане или соме написано в десятки раз больше, а что они значат рядом с первобытным, причудливой формы гигантом, пришедшим к нам вроде некоего ихтиозавра из немыслимых далей земной истории!..»

…Двенадцатилетним пацаном — как давно это было! — я плыл на легкой оморочке по широким разливам июньского половодья реки моего детства Тунгуски, что впадает в Амур в нескольких километрах ниже Хабаровска. Было тихо и жарко, с полуденного неба неистово шпарило солнце. Иногда его прикрывали облака, и тогда становилось удивительно приятно: жара сменялась заметной прохладой — и оттого, что солнце скрывалось, и потому, что тут же начинал тянуть легкими порывами ветерок. Воду рябило, нежно-зеленые верхушки торчащих из вод трав покачивало, а листья тальников показывали свои серебряные изнанки и начинали о чем-то шептаться, тоже радуясь живительным дуновениям.

Я смотрел на все это буйство лета и думал, где бы еще порыбачить. В оморочке тихо серебрились около двух десятков карасей, желтела дюжина косаток, пара сомов, щука, но мне так хотелось выудить сазана… Этак килограммов на десять, каких часто и запросто лавливал мой отец, а иногда и мне уже удавалось снимать с крючка.

Когда я сплыл с речного разлива на темное глубоководье, в дно оморочки ни с того ни с сего глухо и сильно ударило, и она подпрыгнула, по обеим ее сторонам поднялись огромные сверкающие пласты воды, а я растопырил руки и ноги в «свободном полете» за борт.

Сначала я скорее не испугался, а удивился: что это? И не зажмуривал глаза при падении в воду, чтобы все увидеть. Увидел, понял — навсегда запомнил. Будто сфотографировал в памяти.

Оморочка неожиданно наплыла на гревшуюся под солнцем или просто зачем-то всплывшую со дна одну из тех громадных рыбин, какие водятся лишь в бассейне Амура. Это была калуга. На той фотографии памяти я и сейчас вижу за переворачивающейся оморочкой мощную лопасть загребающего воду растопыренного хвоста, а рядом с собой — большущую острорылую рыбью голову. И тут страшно стало.

С калугами я к тому времени уже встречался: неоднократно разглядывал их на тонях рыбозавода и видел таких, что величиною с большое бревно. Примостишься на спину уснувшей — и словно верхом на коне. Только на голую спину садиться было неудобно: груба, шершава и колюча. При мне как-то из калужьего желудка выпотрошили с полмешка рыбы, среди которой были крупные сазаны, сомы и даже щуки. И даже колючие косатки.

Однажды рыбаки расправили и вытянули в трубу, напоминающую своеобразные меха, рот лежащей на боку небольшой калуги и смеются: «А ну-ка, Серега, попробуй, — влезешь?» Голову и плечи я просунул в ту беззубую, но страшную пасть свободно…

Все это в те секунды, когда я вылетел из оморочки, завспыхивало светлячковыми мгновениями памяти, и, окунувшись с головой в воду, я захлебнулся запоздалым страхом. Ухватился за опрокинутую кверху дном оморочку, ногами сучу и кажется мне, что вот-вот утянет меня этот водяной в свое царство и проглотит. А больше ничего не помню — даже как вычерпывал воду из оморочки и подгребал к далекому берегу и когда вернулся в отчий дом. Странны свойства нашей памяти…

«Сабанеевских» рыб в те годы я уже знал, но не упоминалось в книге Сабанеева о калуге ни словом. Определенный интерес представляло описание ее очень близкой родственницы белуги, но ей было отпущено страниц в 5–7 раз меньше, чем каким-то плотве или голавлю. Правда, Л. П. Сабанеев написал книгу о речных и озерных рыбах, а белуга живет в основном в море, в реки же заходит нереститься. Однако в них-то она пребывает подолгу, потому что неспешно путешествует по пресноводью на многие тысячи километров туда и обратно, да еще и зимует в глубоких речных ямах. Но ведь и лосось-семга «разрывается» между морем и речкой, а как внимательно она обрисована в той книге.

Нет, не удовлетворил уважаемый Леонид Павлович мой интерес к царице-рыбе. Но уже хорошо и то, что узнал я из тех страниц о белуге, что она «достигает длины нескольких сажен и веса до 70, даже 80, а в прежние времена и 100 пудов».