В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том II

Мне кажется, что если хорошенько призадуматься над вопросом, то явится возможность, оставляя бракоразводное дело в области церкви, устроить его с соблюдением чистоты и интересов нуждающегося в разводе лица.

В то же время мне представляется, что делопроизводство по бракоразводному делу может и не быть делом церкви; вмешательство консистории в эти дела надо обязательно, из уважения к церкви, считать непригодным. Но затем, вряд ли представляется удобным и необходимым приобщить лиц духовной иерархии к производству бракоразводных дел, требующих по отношению к разводам по прелюбодеянию - известного следствия, а в особенности знания светской жизни, которого требовать в достаточной мере от духовенства довольно трудно.

Вот почему мне представляется возможною и целесообразною следующая, например, комбинация. В каждой епархии мог бы существовать особый совет по бракоразводным делам, под председательством епархиального архиерея, в котором присутствовали бы главные должностные лица в губернии, а именно: губернатор, губернский предводитель дворянства, губернский воинский начальник, губернский городской голова, председатель губернской земской управы, председатель окружного суда и прокурор и старший благочинный в губернском городе, - и этому совету были бы подведомственны все бракоразводные дела, причем этот совет все исследования по каждому делу возлагал бы на одного из своих членов. Совет этот решал бы дело о разводе и о судьбе детей, прижитых от расторгаемого брака, окончательно, - за исключением случаев, когда архиерей не соглашается ни с одним из мнений совета, и тогда дело переносится в Синод для окончательного решения.

Сомневаюсь, что при таком составе совета можно было бы не быть уверенным в том, что дело о разводе получать будет всякий раз решение чистое и добросовестное.

Надо помнить, как я вчера говорил, что главными крикунами за облегчение развода являются те, которым это нужно в интересах разврата, а вовсе не те, которым это нужно в интересах жизни и действительно безвыходного положения. Вот почему для первых развод должен быть, елико возможно, затруднен, а для вторых, наоборот, облегчен.

Именно этого такое самостоятельное и состоящее из лучших людей губернии коллегиальное учреждение под председательством главы местной церкви может достигать всегда. При таком совете не возьмешь ни деньгами, ни протекциею: одна правда будет иметь решающую силу.

И сверх того получится огромное благодеяние: быстрота производства дел и отсутствие всякой волокиты.

О наказании смертью и еще, сверх этого, чем-нибудь...

(Письмо в редакцию "Нов. Вр.")

Позвольте мне опротестовать явно неверную ссылку и могущую иметь вредные законодательные последствия. До сегодняшнего дня я думал, что после смертной казни уже нет наказания. С каким же изумлением я прочел в академическом здешнем органе, "Церк. Вестн.", следующие строки: "А как за прелюбодеяние по Ветхому завету положена смерть, в греческих же царских законах вместо смерти положены и другие казни, то и ныне нужно"... и т.д. Очевидно, "нужно" или казнить, или еще как-нибудь расправляться с несчастными разводимыми по консисторскому приговору мужьями и женами. Не знаю, почему же это при таком строгом законе не казнили "по Ветхому завету" Давида и Соломона, которые по нашим законам оказались бы крайними прелюбодеями? А в "Книге числ" написано, что Бог призвал к суду своему и покрыл проказою Мариам за то, что она упрекала брата своего Моисея, взявшего эфиоплянку в жены себе при живой другой жене Сепфоре. И каким образом Соломон не казнил, а рассудил известным мудрым судом двух блудниц, пришедших к нему с мертвым и живым ребенком? Явно, что случаи нашего прелюбодеяния, служащие поводом к разводу, не считались вовсе прелюбодеянием в Ветхом завете, ни по закону, ни практически, и вопрос может идти не о "казни" или "наказании" разводящихся супругов, как предлагает аноним академического журнала, а о том, читал ли он когда-нибудь Ветхий завет, и если читал, то для чего он так искажает его смысл, и притом с практическими, ясно законодательными целями: внушить мысль нашим русским светским судам о необходимости налагать уголовную кару на виновную при разводе сторону. Ни о какой такой каре не может идти речь, потому что указы греческих царей для нас так же малообязательны, как и "Litterae obscurorum virorum" ("Письма темных людей" (лат.)), а в Ветхом завете все устройство брака и семьи было иное, и там никогда не было тех чудовищных стеснительностей, какие к нам перешли из этой же Греции и составляют наше историческое несчастие. А не было там такого тесного и жестоко поставленного брака, то, следовательно, нет нужды и "наказания" или их идею переносить к нам. Ведь с точки зрения греческих средневековых законов весь народ израильский, от Авраама, имевшего наложницею Агарь, и до последнего еврея последних времен, всех надо бы предать "казни за прелюбодеяние". Но как же тогда он был "народом возлюбленным и избранным"? Об этом, как и о многом другом, не думают беззаботные viri obscuri (темные люди (лат.)) времен греческих и наших. Примите и пр. В. Розанов.

Худое знание истории едва ли не есть главная причина недвижности нашего бракоразводного процесса. Представляется неопытным, что мы имеем в существующих затруднениях к разводу что-то древнее и уже священное в силу этой древности. Между тем это вовсе не так. М. Руднев в последней книжке "Христианского Чтения", в статье "Церковное судопроизводство по делам о расторжении брака по причине супружеской неверности", указывает, что в старой допетровской Руси, когда, конечно, благочестия было не меньше, чем теперь, и семья не была слабее теперешней, был факт "существования добровольных бракоразводных договоров, утверждаемых подписями священнослужителей: порешившие разойтись супруги менялись друг с другом распускными листами" (ноябрьская книжка, стр. 685). Здесь сохранено было и участие церкви, в лице священника, но супруги не были поставлены в то бесправное парализованное положение, в каком находятся сейчас, когда могучими вершителями дел семейных являются консистории. В процессе об убийстве Комарова, секретаря полтавской духовной консистории (дело братьев Скитских), показывалось очевидцами, что он был принципиальный противник развода и не давал хода или донельзя тормозил бракоразводные дела. Отдельная частность показует общее положение дел, и секретарь Комаров не чинил волю свою, но был исполнителем существующих правил, дававших ему право "вязать" и "разрешать". Впрочем, это и до дела Скитских было довольно известно. Так вот кто, значит, по существу-то дела "разводит" и "не разводит" в Российской империи: секретарь, лицо светское, имеющее так же мало священной санкции, как и мы с вами, читатель. И вот в чью пользу и в рост чьего авторитета изъяты как права у священников, так и права у супругов. Прикажет секретарь - и обязан муж жить с развратною женою; прикажет он же - и будет жена нести побои и увечья от мужа, терпеть его распутную и пьяную жизнь. Только неведение истории, незнание Св. Писания и какая-то овечья запуганность вообще всех несчастных людей сделали то, что ищущие развода люди, уже сломленные и так судьбою, без гордости и без самолюбия несут этот не столько суд над собою, сколько измывательство над собою. Давно пора вернуться здесь к закону, настоящему и древнему: что развод принадлежит тем самым лицам, которые и заключили брак, т.е. благословившему чету священнику и самим сочетавшимся. Написав же "распускное письмо" или "разводное письмо", они могут нотариальную копию с него отправлять в консисторию, вообще в некоторый архив "дел", и одновременно священник, с приложением церковной печати, писал бы в паспортах обоих бывших супругов о новом их состоянии вдовства. Во всяком случае - это почва, которую можно разработать.