В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том II

Требования французских авторов весьма скромны и сводятся пока к улучшению прав наследства внебрачных детей и уравнению их с другими гражданами в льготах по воинской повинности. Коренная реформа в этом деле кажется им столь трудною, что они называют ее одною из величайших задач наступившего нового века...

(Из иллюстрир. приложения к "Нов. Вр.".)

Западноевропейские государства, даже архикатолические, давно уже решили вопрос о расторжении брака у своего католического населения в смысле изъятия этого населения из-под власти духовенства, ничуть не справляясь в этом отношении с мнением римской курии.

Католическое духовенство признает брак нерасторжимым; оно допускает лишь кассацию брака в тех случаях, когда нарушена какая-либо формальность в смысле обрядовой стороны, как, например, оглашение о брачащихся не в том приходе, где это следовало, или же венчание жениха и невесты священником чужого прихода и т.д.

Что же касается самых существенных вопросов, которые в действительности должны бы служить несокрушимым поводом к расторжению брака, то католическая консистория остается к ним глуха: муж может на глазах жены сожительствовать с другою женщиной, может тиранить и увечить свою жену, может без вести пропадать десятки лет, бросив жену и детей на произвол судьбы; ту же историю может проделать в отношении мужа и жена. Все это, изволите видеть, отнюдь не поводы к расторжению брака, а вот венчание священником чужого прихода или другая пустая формальность вдруг почему-то превращает таинство совсем не в таинство, и, вопреки здравому смыслу, таинство развенчивается в своей святости. Неугодно ли всем и каждому, обретающемуся в здравом уме и твердой памяти, разобраться в этой средневековой схоластике, в этой бессодержательной метафизике!

Мало того, даже при наличности таких более чем странных поводов начатый сторонами развод тянется десятки лет, стоит десятки тысяч; и стороны почти всегда получают развод по достижении глубокой старости. Случалось, что, застрявши в Риме, дело получало разрешение, когда разводящиеся стороны давно уже лежали в могиле.

Далеко не так бывало, когда любой архикатолический король требовал, чтобы римская курия расторгла его брак с нелюбимой или надоевшей ему женщиной; тогда вся схоластика и метафизика летела вверх дном и развод получался моментально. Так бывало и тогда, когда расторжение такого брака почему-либо было в интересах духовенства.

"Мы значительно облегчили положение неуживающихся супругов, - заявляет католическое духовенство, - мы ведь создали (тоже фикция) разлучение супругов от стола и ложа, - separation des corps".

Да какая, спрашивается, жена, переехавшая от мужа в квартиру холостого человека, или какой муж, обзаведшийся почему-либо другой семьей, будет просить у вас этого пресловутого separation des corps? Если им закрыты все пути к разводу и вследствие этого к образованию новой законной и доброй семьи, то к чему им пригодится эта ваша фикция?

А если кто-либо и когда-либо и попросит наградить его такою фикциею, то можно будет вперед поручиться, что это будет субъект из породы тех, кто, по выражению одного польского писателя, "всю неделю тяжко работает, а по воскресеньям ксендз с амвона пугает его адом"; этой фикциею, пожалуй, воспользуется добрая католичка в том случае, когда ксендз, втершись в семью, сам послужит поводом к такому casus belli (основание для раздора (лат.)).

Принцип нерасторжимости брака, схоластическая фиктивность поводов к расторжению его, медленность производства бракоразводных дел даже при наличности поводов и даже separation des corps - все это создано католическим духовенством исключительно в целях удержания своей власти над населением: раз человек родился католиком, он должен всю жизнь твердо помнить, что любая фикция римской курии всегда станет ему поперек горла и при всяком случае испортит ему жизнь.

Но ведь всему бывает конец, - кончилось и закабаление западноевропейского католического населения. Весь смысл западноевропейских законодательных актов, направленных в защиту не только населения, но и государственной власти от посягательств духовенства, заключается в следующем. Государство заявляет католическому духовенству: "Семья - основная клеточка государственного организма"; регулировать ее внутренний быт, ее отношение ко всему государственному организму, лечить ее в случае болезненного состояния или произвести требуемую операцию - все это дело мое, т.е. государства. Только я, государство, могу и обязано разрешить сторонам образовать новую семью, новую клетку в государственном организме, если прежняя оказалась гнилою. Это мое право и моя обязанность вытекает из самого существа моей деятельности и в числе других элементов составляет смысл моего бытия. В области чисто духовной я признаю всю пользу вашей деятельности, я благоволю к вам, но что касается вопросов, составляющих основу моего бытия, то - руки прочь!

Рэджер* .

("Нов. Вр.", N 9596)

______________________

* Под этим псевдонимом скрывается, как мне известно, одно католическое лицо, г. Л-цкий. В. Р-в.

______________________

Посмотрите каталоги библиотек и книжных магазинов; откройте отдел "естественные науки"; вы в нем найдете целую рубрику книг, брошюр, монографий, популярных очерков, относящихся к защите, к опровержению и к выяснению мельчайших деталей теории Дарвина. В немецкой литературе целый отдел естествознания носит название "Das Darwinismus". Чего-чего тут нет! что тут не рассмотрено! Растения и животные, теперь живущие и ископаемые, в диком состоянии и в домашнем, ублюдки, скрещивание, влияние привычек, среды, влияние упражнения на органы - все рассмотрено с поразительною полнотою, тщательностью. Вот это наука! Вот это гордость человеческого ума!

- К чему это? - спросит читатель. - Мы это знаем.

- Для самооправдания, добрый читатель. Теперь возьмите те же каталоги библиотек или книжных магазинов и перелистуйте их с целью найти рубрику: "Развод". Вы засмеетесь: "Такая мелочь!" Хорошо, попробуйте отыскать рубрику "Семья". Вы становитесь более серьезны и догадываетесь, что не вы надо мною смеетесь, а я над вами смеюсь. В самом деле, никому и в голову не придет, чтобы семья была менее важная и интересная для человека вещь, нежели дарвинизм, между тем очевидно, что вовсе не существует рубрики человеческой озабоченности, выраженной в брошюрах, книгах, полемике и очерках, посвященных семье. Вовсе нет таких книг. Вовсе нет такой литературы. О разводе оттого так и спорят, что, собственно, никто и ничего о нем достоверного не знает; не умеет произнести о нем ни одного суждения и опереть его на готовые, заготовленные наукою мотивы или на собранные в науке факты и наблюдения. "Мне так кажется", "у наших знакомых был такой случай": дальше и углубленнее этого детского эмпиризма самые просвещенные умы не идут.