В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том I

1) Действительность;

2) Святость;

3) Бесконечность.

Все таинства действительны по существу Божию, который есть Первая Действительность, раннейшая сотворению мира. В средние века даже и сложилось довольно основательное определение Божества - Ens Realissimus (Реальнейшее Сущее (лат.)). Но нет таинства без соприсутствия Божия, и вот это соприсутствие и определяет таинство как непременную реальность, как совершенное и всякое исключение фиктивности и номинализма.

Далее святость таинства, текущая из святости Существа же Божия, в нем присутствующего, определяет и ограничивает пространство его пространством безгрешного в нем настроения души: покаяние - для кающейся души, причащение - для верующей и брак - для любящей и верной. Где безгрешность иссякла - пресеклось и таинство. "Брак" "нелюбящих людей" или "несогласных", "не соблюдающихся друг другу в верности" есть contradictio in adjecto, как "ломаная" "окружность", "прямая" "кривизна", "горький" "сахар", "проклятое" "святое". Заметим, что "грех", введенный в "таинство", нравственно превращает его в отраву и подобен причащению, на Тайной Вечери, Иуды, когда, по Евангелисту, "с куском хлеба вошел в него диавол". Например, грех между знакомыми, между друзьями - только неудобство; но в семье - это яд неизмеримо сильнейшего действия, и вводит в нее какой-то особенный ужасный дух.

Бесконечность таинств вытекает из бесконечности существа Божия, которое со всякого таинства снимает пределы, границы, укорочения, обрезывания, стрижку. По отношению к браку это снимает количественные рамки с него, напр. почему-то остановившиеся на третьем браке. Вспомним, что Иисус беседовал с пятимужнею самарянкою и этою благостною беседою освятил и четвертый и пятый брак и одно внебрачное сожитие ("ты имела пять мужей, и которого теперь имеешь - не муж тебе"). Если посещение брака в Кане Галилейской что-либо освящает, то и эта беседа освящает же.

Теперь вопрос: если по учению церкви брак есть таинство, то не может ли это быть, т. е. сохранять свою силу, и как полу-таинство или даже вовсе фиктивное таинство? В связи с этим может быть допущен или ни в каком случае недопустим полу-развод. По нашему мнению и даже убеждению, существо Божие неделимо, и посему таинства неразделяемы; но они или есть - как бесконечные, безгрешные и неограниченные, или их вовсе нет, т. е. его нет в данном случае, напр. между двумя этими разъехавшимися людьми. Вот почему закон о так называемом "разлучении супругов", без дачи в то же время им полного развода с правом новой семьи, - более потрясает существа брака как таинства, нежели полный развод, который укорачивает таинство, но не опустошает его и не ставит на месте его фикцию, термин , пустое имя.

"Граждан.", 1900.

- У нас брак необычайно твердо поставлен. Он не расторгается ни по каким причинам; не расторгается даже тогда, если жена рождает детей от постороннего мужчины, к которому она переехала в квартиру. Сколько примеров ... "Анна Каренина" не миф...

Так говорил, сухо мямля, один юрист, с которым я обсуждал внешнюю постановку у нас "великой и священной тайны". Он не замечал, что я давно пришел в ужас, и хотел было продолжать, но я его перебил:

- Но, послушайте... если так, то брак не только не поставлен, как вы говорите, "прочно", но даже он и вовсе не поставлен. Matrimonium non est, ибо matrimonium est fidelitas (Брака нет... брак есть верность (лат.)). Вы не шутите?

- Конечно, в законе не сказано прямо: "Жена может при муже рождать детей от чужого или чужих мужчин". Но закон твердо говорит: если муж жалуется, а соседи и акушерка подтверждают, что жена такого-то мужа разрешается от бремени в квартире постороннего холостого человека, где она живет не год, не два, а много лет по записи в домовой книге; но при этом никто не видал, как собственно она и этот холостой человек спят, да и мало что спят - а как любятся, то брак, то святое таинство брака не считается разрушенным".

Немножко из воспоминаний. N. гимназия; учитель латинского языка (не выдумываю) К-р; дети - дочери 11 лет и 7 лет; жена... Но нужно сперва сказать о муже.

Почему у него было с желтизной лицо - я не знаю; он был чуть-чуть за средние годы, лет 37. Но я никогда не видал такого ужасно унылого лица, и пергаментно унылого; без скорби и вообще без острого, - а тупо унылого. Кажется, душа в нем никогда не зарождалась. Не могу его лучше характеризовать, как рассказом другого учителя, П. Д. П-ва:

"Раз будто бы Франц Францыч приходит в гимназию, когда еще двери были заперты:

- Заперты, Франц Францыч, - говорит сторож.

- Ничего, я по двору похожу.

И "походил". Отперли - он вошел. Дал урок или что-то сделал нужное - и ушел. Рано он приходил потому, что не хотел опоздать к молитве. На лето его оставляли "исправляющим должность директора".

- Ведь вы, Франц Францыч, никуда не уедете?

- Я никуда не уеду.

- То-то, мы все уезжаем. Так вы уж посмотрите за гимназиею. "Смотр" состоял в том, чтобы гимназия (здание) никуда не убежала. И летом он тоже каждый день приходил в гимназию. Посидит с час. "Все исправно?" - "Все исправно". И уходил.

Другое воспоминание о нем - мое собственное. Я видел его в Москве, уже инспектором гимназии. Пришел я на Рождество.

- Ну как, Франц Францыч, вы справились с учениками в такой людной гимназии?

Он улыбнулся.

- У меня метод. Я справился у помощника классного наставника о фамилиях всех учеников, при распределении их по партам: как фамилия у первого, положим, справа, у второго - слева, на третьей скамье с конца и т. д. И записал на бумажку. Сижу на кафедре, и бумажка под руками. Ученик разговаривает, и это - первый мой урок. Я смотрю на бумажку (место и фамилия) и говорю резко:

- Колесников, не разговаривайте.

Он поражен. Конечно, - он поражен! И все поражены, потому что ведь урок-то первый и я их в первый раз вижу. В первый раз вижу, и они видят, что я их всех знаю".

Он улыбнулся. Я действительно был поражен. Теперь жена. Хорошенькая чешка или русинка. Полненькая, и с каким-то задором в лице. Что-то обаятельно милое и веселое: какая-то ласка, даже к кошке, случайной в комнате, обращенная, не только к гостю. Она не безукоризненно (с запинками) говорила по-русски, и это сообщало ей прелесть иностранного. У них жили пансионерами ("нахлебниками") ученики 6-8-го класса, т.е. начинали с 6-го, и кончали гимназию. Мне говорили, но тогда я не верил (не обращал внимания), что она - только ожидала, когда муж уйдет на педагогический совет: таковой бывал в неделю раз, а так называемые "советы за учебную четверть" тянутся с семи до часу (ночи). Нахлебников было немного, 3-4, но это - как теперь вспоминаю, - были первые красавцы гимназии. Уж такой подбор был, или так удавалось.