В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том I

Насколько муж был уныл, настолько она оживлена. Нет ни хохота и вообще ничего веселого, но она как-то цвела счастьем. Что-то бесконечно удовлетворенное было в складках губ, в ямках щек. Отмечу еще, что не красавица - она была очень хороша чудесной телесной чистотой и абсолютным отсутствием нахальства, задора, ухаживания за вами, нескромности. Мадонна не мадонна, а для учительницы - хоть куда. Помощник попечителя очень оценил таланты ее мужа и после ревизии N. гимназии сейчас же (т.е. к концу этого учебного года) назначил его инспектором (повышение) в Москву. Как инспектор, он получил казенную квартиру в той самой гимназии, где имел квартиру и помощник попечителя. Когда я пришел к товарищу на Рождестве, - звонок, шум и вдруг входит "высшее начальство".

Я его хорошо знал. Это был и мой директор гимназии, попавший за действительно огромный практический дисциплинарный ум в помощники попечителя. В это время он был уже лет 62, гигантского здоровья, не толстый, а какой-то налитый кровью, весь красный.

Я почтительно сел поодаль. К-р тоже поодаль. "Где же дети, где же дети ваши?" (у него была чудная дикция). Девочка 13 лет (удивительно угрюмая, очень хорошенькая, начало пушкинской Татьяны) вышла. Он посадил ее на колени. Мама - щебетала.

- Как он к вам попал? - спросил я по уходе его.

- Да он во втором этаже, прямо под нами.

В это-то посещение рассказал он мне и о "методе".

Через много лет (5-7) услышал я от своего покойного брата, тоже директора гимназии, что бедный К-р "стал мешаться" (в уме), и с указанием причины.

- Да ведь ему давно все равно, - заметил я. - И рассказал про гимназистов.

- Очень было трудно... Там могли быть подозрения, а тут - на глазах всех. Оскорбительно. Тоже человек, а не трава.

Теперь бросаю рассказ, в сущности не интересный, и обращаюсь к теме, сильно взволновавшей печать прошлого года и вдруг как-то умолкнувшей. Спрашиваю всех, и спрашиваю чистосердечно и серьезно, кто писал тогда против развода: какое есть средство мужу, вообще христианскому мужу, устранить из семьи своей вот такую Cleopatra e sui amanti (Клеопатру и ее возлюбленных (лат.)).

- Стреляться, побить, убить! - скажут.

- Да позвольте: он прежде всего не имеет темперамента для этого. Да ведь и ничего нет, не на его же глазах, и все - постепенно, все с ужасной постепенностью, так что когда "револьвер взять" - то уже привык, обтерпелся. Позднышев - тот дик, тот - alter ego Толстого; а это - просто титулярный советник, но ведь и титулярному советнику нужно счастье, нужна чистая семья, которая чем же ему, молодому и красивому (он был красив) человеку, не была обещана красивою и скромною молодою девушкою? И я-то ее видел не только в N., но и в Москве, скромною и все такою же милою. Да уверен, она и сейчас - милая пожилая дама, и истинно удивительное в ней было, что ни соломинки, ни задоринки собственно телесно развратного в ней не было. Иностранность ли ее спасала, или что она не была в русском смысле развита, или то, что у нее были дети: но впечатлением милой и чистой женщины веяло от нее. Истинно - трава; воистину трава Божия: т. е. я хочу сказать, что "е sui amanti" просто опыляли ее, как траву, и она чувствовала это спокойно и невозмутимо, как трава.

Но не в этом дело, а в положении мужа; конечно, - он и в суд не пойдет за разводом, не пойдет в консисторию. Он скромный и тихий человек, и единственная сила, какая у него есть, - вымести (и непременно - без свидетелей) сор из своего дома, из своего тихого латинского кабинета. Можем ли мы лишить его этого счастья? Можем ли сказать: "А, попался, и терпи!" Святое этого не может ему сказать, а церковь - свята. В этом-то и весь вопрос, что церковь свята и что от нее совсем другие требования, чем от государства. Она - мать и не может сказать как домохозяин жильцу: "Удобна или неудобна вам квартира, а уж контракт заключен". Она - мать, и вот в этом весь вопрос, что ни к кому она не может стать мачехою или злой свекровью:

- Нишкни... Не до тебя дело.

Не может этого сказать, сейчас же не совлекшись святости. Так что вопрос о разводе и есть собственно вопрос о церковной святости, которая сохраняется лишь при условии, если церковь плачет со всем тихим и чистым:

- Ты - титулярный советник, и вот тебе - титулярная советница.

A Cleopatr'y - вон. Уверен, что Cleopatra и не была бы Cleopatra, не будь у ней каменной стены надежды:

- Ведь потихоньку...

"Ведь потихоньку!" - вот картина европейской семьи, и условие, и положение, раз что метла очистительная субъективного, скромного, внутреннего дома лежит не дома, а где-то на улице, в пожарном депо, и надо зазвонить, закричать, опозориться, вымараться, чтобы позвать, с поклоном позвать, метлу к себе:

- Ваше сиятельство или - ваше преподобие - выметите мой дом: очень пахнет, не могу!

"Нет - уж лучше потерпеть", - говорит тихий человек. И терпит. Иногда сходит с ума, иногда - вешается. "Не умею кричать, просто я не умею кричать о своем доме, о своей жене, еще пока о своей жене. Члены консистории монументальны в характере и не могут этого представить. Но, думается, нужно счастья и тихим, и робким людям. Маленькое счастье маленьким людям: т. е. право вымести Cleopatr'y из семьи. Здесь и лежит гений древнего разводного письма, тихое и чистое средство всегда сказать:

- Ты входишь в мой дом семьянинкой и останешься в нем - пока семьянинка. Ты - для детей, как я - для детей и для тебя. Вот на столе у нас разводное письмо: в минуту, как ты перестанешь быть тем, для чего ты позвана в семью мою, - тебя нет вовсе.

Кстати, вот древнейшая форма библейского разводного письма:

"Ты теперь свободна для всякого". И - подпись мужа.

И только. Суть развода, как распоряжение моего супружества, сама собою заключается именно в словах, нисколько не оскорбляющих и выражающих просто факт: "Ты теперь свободна и для других".

Просто и гениально. Интимный путь для интимного; интимная смерть того, что интимно родилось. И как это противоположно сложной и бездарной процедуре нашего развода: вот уж пустые бочки, которые стучат, за версту слышно, а толку - никакого. Какой-то площадный взгляд на семью: и площадная ей смерть, "торговая казнь". Не поэтично, не философично и едва ли религиозно.

"Граждан.", 1900 г.

Милостивый Государь,

Простите, что я, не имея чести быть знакомой с вами, позволяю себе обратиться к вам с просьбой.

Случайно мне удалось прочесть в № 8481 "Нового Времени" вашу статью "О непорочной семье и ее главном условии", из которой видно, что вы настаиваете на устранении трудности получения у нас развода, а также что еще в прошлом году внесен в виде законопроекта на рассмотрение высших государственных учреждений вопрос "о разлучении супругов", а потому я и решила, описав свое ужасное положение, в которое я поставлена, благодаря своему злополучному браку, просить вас оказать мне помощь своим советом. 11 декабря 1894 г. я обвенчана против своей воли с поручиком Л., которого я до венчанья совсем не знала. На второй день после венчания он уехал в свой полк и только 14 января возвратился; и тогда только заставил стать его женой и передал мне дурную болезнь (syphilis), о чем я узнала через несколько дней после, почувствовав себя больной, и обратилась сначала к местному врачу, а потом к специалисту местного университета, профессору С-ву. Тогда же муж, для определения правильности течения болезни, заявил, что он заразился этой болезнью после венчания от дурной женщины. Тогда же совместная наша жизнь была воспрещена до полного выздоровления, и я начала лечиться у профессора С-ва, муж же поступил в Д-ский госпиталь, который он скоро, не вылечившись, и оставил, уехав в К., где вел крайне дурную жизнь, как я узнала; мне же в то время писал он самые оскорбительные письма, а в свои приезды к своим родным, живущим в одном со мной городе, и лично преследовал и оскорблял меня. В одном из своих приездов, по моей просьбе, он выдал подписку в том, что принимает на себя вину и согласен на развод, которую подписали и два свидетеля, бывшие при том. Затем он скоро уехал в Н., в Сибири, куда перевелся на службу. Обращалась я к присяжным поверенным с просьбой взяться выхлопотать мне развод, но ни один из них не согласился, так как у меня не было достаточных причин. По совету же одного из них, я обратилась с просьбою в Комиссию прошений, на Высочайшее имя приносимых, о выдаче мне отдельного вида, каковая просьба и удовлетворена, ввиду тех доказанных произведенным дознанием причин, которые я указала в прошении. Но оказалось, что и отдельного вида недостаточно для развода. А так как я по закону должна вести бракоразводный процесс по месту жительства мужа в Сибири, то я обратилась с ходатайством к Св. Синоду с просьбой разрешить вести дело по месту моего жительства. Св. Синод, во внимание к особым обстоятельствам моего дела, изложенным подробно в прошении, разрешил не только вести дело в Д-ве, но и отменил требуемое законом судоговорение, предписав консистории ограничиться истребованием только письменного отзыва мужа на мое прошение, каковое требование и исполнено консисторией 15 июня. В доказательство виновности мужа, я представила в консисторию скорбные листы профессора и военного госпиталя, а также указала на названных Д-ской полицией свидетелей, которые знают безнравственную жизнь мужа; кроме того, я намерена представить в консисторию имеющуюся у меня копию постановления Д-ского губ. правления по возбужденному полицией преследованию против мужа, за одно из столкновений мужа с полицией, за что он был предан суду. Из-за этого брака я потеряла около пяти лучших годов жизни, пережила и переживаю тяжелые физические и нравственные страдания, истратила на хлопоты и лечение значительную часть средств своих, больше восьми тысяч рублей; из-за него же пошатнулось значительно здоровье старухи матери, с которой я живу. И единственным нравственным удовлетворением было бы для меня получение развода, который бы дал мне надежду на лучшее будущее и в получении которого я была до последнего времени вполне уверена. Но к глубокому моему отчаянию, я на днях случайно узнала из вполне достоверных источников, что муж дал отзыв, но не в пользу развода, желая затянуть дело и заставить меня вконец разориться. И вот потому-то я и решила обратиться с убедительной просьбой к вам, не посоветуете ли вы мне из человеколюбия, как мне быть теперь, или хотя что мне можно ждать от нового закона о разводе и как скоро он будет.