В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том I

- Ты к чему?

- А вот к "единому телу и единой душе". Лучше бы не говорили. Лучше бы молчание. О, как благородно молчание при бессилии сказать! "Единое тело и единую душу" можно перевести: "одинокое тело и одинокая душа" - это вот я и испытываю одиннадцатый год, глядя на пустые стены пустой комнаты. Обманут.

- Не обманут, а обманулся, и оттого, что нервный человек. Ты вот зачастил в клуб, проигрываешься. Другие есть дураки - запивают. Между тем ничего этого не требуется. Ведь и я в том же положении, как ты, только не меня жена бросила, а я ее прогнал. Т. е. не прогнал, а просто сел на извощика - и уехал.

- Бессовестный.

- Ничуть. Легально сел на извощика и легально уехал. Истомила она меня хозяйством проклятым, но, впрочем, это побоку, как и почему. Ей прислал по почте вечный вид "на все, матушка, четыре стороны". У ней маленькое ремесло, швейная машина, и она, бывало, даже к жалованью моему кое-что из заработков прибавляла...

- Все же ты бессовестный.

- Не о том речь, а о том, как я счастлив. Ты вот жалуешься, что у тебя отняли "помощницу" какую-то, "Еву" там что ли, и подложили вместо нее вид на жительство, где прописано "женат".

- Ха-ха-ха...

- Что ты засмеялся?

- Ничего. Так одно игривое соображение. Ужасно я люблю семейную жизнь, и знаешь что: закажу себе второе кресло - и буду во время чая класть на него паспорт. Будто жена чай разливает. И двуспальную кровать сделаю: под вторую подушку положу опять паспорт и раскрыв его на той самой странице, где прописано "женат".

- Ты с ума сходишь?

- Нет, в самом деле. Преостроумно. Полная замена супружества и совершенное удовлетворение мужа. Но продолжай о себе.

- Ты вот тешишься злобными фантазиями, а я порхаю. Да у меня этих "Ев", как ты говоришь, - целый цветник. Но я довольствуюсь одной, на год-полтора. Я в летах еще не старых, брюнет; а ведь блондинки любят брюнетов, и между женами моих приятелей есть блондинки...

- Фу, какая гадость...

- Какая же гадость?

- Гадость все, что ты говоришь.

- Никакая не гадость. Им надоели мужья, а у меня жены нет. Может быть, они от мужей бы и сбежали, а теперь я их развлекаю, и они спокойны. Подойдет этак к мужу после обеда и похлопает по щеке. "Попочка, - говорит, - ты мой попочка". А попочка и растает. Ручку у ней целует. А рука у ней маленькая, бархатистая. "Попочка, - говорит, - дурашка". А сама на меня смотрит, а я икру на хлеб намазываю.

- Мерзавец ты.

- Вовсе нет. Гармонизую. Без меня бы не было между ними гармонии, ссорились бы, она бы нервничала, он бы выбивался из сил, придумывая, что ей надо. А тут я. Я все и придумал. Осчастливил. Без меня ад кромешный, со мной - рай.

- Мерзавец ты...

- Нет. "Loro" и "nostra". Или, как ты говоришь, - "единая душа и единое тело". Э, черт в формулах, формулы что. Жизнь хороша.

- Хороша?

- Да. В клуб почти не хожу. Полная семья. Ведь я дома только ночую. После обеда - музыка. У нее очень умный муж, а "с умным человеком и поговорить приятно", поспорить.

- И ты не краснеешь?

- Отчего? Ведь я считаю себя его благодетелем.

- Мерзавец. Мерзавец и мерзавец. И мерзавцы вы все, и вся ваша жизнь какая-то содомская...

- Хе-хе-хе.

- Одиночество. Угрюмое одиночество. - Или шарманка... И это называют "священный институт семьи".

- А вы в семье и браке музыки хотели бы?

- Музыки.

- Хе-хе-хе. Ретивый вы человек. Какой же музыки?

- Ораторию Гайдна.

- Ораторию Гайдна?! Хе-хе-хе...

- Да что вы все смеетесь, как лошадь?

- Ораторию Гайдна... Малокультурный вы человек и несообразительный. "Ораторию" Европа разыгрывала в философии, в государственности. Там - Кант и Гегель; Кромвель и Ришелье. Вот это "оратория". Была "оратория" и в искусстве: Рафаэль, Канова, Моцарт. Ну, так черт возьми, не по всем же нам линиям тянуть "ораторию", порвешься: и вот мечтаемую вами линию семьи мы вытянули в "смотрите здесь, смотрите там"... Действительно, шарманка, но в глубоком соответствии.

- Но мне думается, что и "шарманка" эта порвется или, вернее и ожида-емее, что от "шарманки" семейной все порвется, и философия, и живопись. Ибо я не понимаю, как от таких лошадей, как вы, могут рождаться Рафаэли или Канты, или - воспитываться среди такого Содома. Так что, мне кажется, семейная "шарманка" есть начало и философского, и литературного, то же "тру-ла-ла", но прежде всего, конечно, религиозного... Позитивисты-то: "Stoff und Kraft" ("Материя и сила" (нем.)).

- Я немножко философ и помогу вам. Семья - религия. Оттого-то она и держалась века и даже местами давала небесные мелодии, хотя в Европе всегда имела устройство шарманки и местоположение шарманки. "Лучше не жениться - это уж так и определено было, т. е., - не пускайте в завод этот ни к чему не годный инструмент". Но шарманка по устройству, однако, инструмент с гайдновскими струнами внутри, она две тысячи лет играла, шипела, свистала, но минутами чудно играла; всегда плакала. Но наконец все лопнуло... Однако двенадцатый час...

- В клуб?

- В клуб.

- И я с вами. Опять эти свинцовые лица, табачный дым и звон золота...

- И звон золота. Это - "nostro". "Nostro" и "loro" в истории, в банке, за карточным столом и в семье. Да не с твоей точки зрения, нюня, а с моей. Вот думаю на лекцию, "семейного права" сходить. Б. В. Никольский читает. Сказывают - талант.

Так заманчиво Б. В. Никольский объявление в "Нов. Вр." напечатал. Славянским шрифтом:

Семейное право

и дальше петитом: "Избираю аудиторию небольшую, потому что слушателей желаю только избранных. Разврата проповедывать не буду и потачки публицистам давать не стану". Я тронулся и пошел. Два рубля за билет. Публики действительно было не очень много, и все старички. В антракте слышу:

- Кхи, кхи...

Оглядываюсь - сосед со значком в петлице.

- Вам воды? - спрашиваю.

- Благодарю. Нет. Я это от впечатления. Волнует. Теперь эти щелкоперы трогают вопрос, но лектор их укрощает. Кхи, кхи...

- Тема академическая, - говорю я.

- Нет-с, не академическая. Кхи, кхи. Не академическая. Вы, сударь мой, молоды, а я с сединой...

Он был совершенно лыс.

- У меня молодая жена. Кхи, кхи. На пятнадцать лет моложе моей старшей дочери, старой девицы. Но я дворянин. Я, сударь, дворянин и служил отечеству. А раз я отечеству служил, и отечество обязано мне служить...

- Пенсией?

- Охраной моего покоя. Ну, да, я не молод. Не буду хвастаться, что я красив. Но я в бла-го-устро-ен-но-м государстве, где есть бла-го-устро-ен-ная семь-я, и я покоен. Законы на страже. И я вижу хорошие сны и... кхи... кхи... испытываю хорошие ощущения.

Лицо его стало немного сладко.

- Я думаю.

- Хорошие ощущения, которым никто не помешает. С-с-о-гну в ба-ра-ний рог.

- Жену?

- Всякого. - Он ужасно волновался. -Ну? Зачем?!

- Д-д-ля о-храны моего по-коя!

"Ах ты, - думаю, - Боже мой. Точно его штурмуют". Он продолжал: