Константин Душенко - Мысли и изречения древних с указанием источника

Слово 3 (о сане священства) (42, с.26)

Все, что делается недобровольно, кроме того, что оно насильственно и не похвально, еще и не прочно.

Слово 3 (42, с.29)

Мы храбры против самих себя и искусны ко вреду своего здравия.

Слово 3 (42, с.31)

Одни привыкли пренебрегать вразумлениями, сделанными наедине, но приходят в чувство, если укорять их при многих; другие же при гласности обличений теряют стыд, но их смиряет тайный выговор.

Слово 3 (42, с.34)

Для ходящего по высоко натянутому канату не безопасно уклоняться в стороны, и малое, по-видимому, уклонение влечет за собою большее, безопасность же его зависит от равновесия.

Слово 3 (42, с.35)

Все мы благочестивы единственно потому, что осуждаем нечестие других.

Слово 3 (42, с.53)

Мы ловим грехи друг друга не для того, чтобы оплакивать их, но чтобы пересудить, не для того, чтобы уврачевать, но чтобы еще уязвить, и раны ближнего иметь оправданием собственных своих недостатков.

Слово 3 (42, с.53)

Простота неосторожна; человеколюбие не без слабостей; и кто далек от зла, тот всего менее подозревает зло.

Слово 4 (1-е обличительное против Юлиана) (42, с.79)

Истинно богомудрые и боголюбивые (...) любят общение с добром ради самого добра, не ради почестей, уготованных за гробом. Ибо это уже вторая степень похвальной жизни – делать что-либо из награды воздаяния; и третья – избегать зла по страху наказания.

Слово 4 (42, с.87)

Тайна спасения – для желающих, а не для насильствуемых.

Слово 12 (говоренное отцу...) (42, с.202)

Все мы бедны и имеем нужду в благодати Божией, хотя и кажется один превосходнее другого, когда измеряем людей малыми мерами.

Слово 14 (о любви к бедным) (42, с.204)

Если бы кто у нас спросил: что мы чувствуем и чему поклоняемся? – Ответ готов: мы чтим любовь. (...) Почему же мы – чтители любви – так ненавиствуем и сами ненавидимы? Почему мы – чтители мира – немилосердно и непримиримо враждуем? Почему мы – основанные на камне – зыблемся, утвержденные на краеугольном камне – распадаемся, призванные в свете – омрачаемся?

Слово 23 (о мире) (42, с.338)

Разве есть определенное местом отечество у меня, для которого отечество везде и нигде?

Слово 27 (о богословии 1-е) (42, с.381)

Божество необходимо будет ограничено, если Оно постигнется мыслью. Ибо и понятие (постижение) есть вид ограничения.

Слово 28 (о богословии 2-е) (42, с.397)

Слово о Боге чем совершеннее, тем непостижимее; ведет к большему числу возражений и самых трудных решений.

Слово 28 (42, с.404)

Говорить о Боге – великое дело; но гораздо большее – очищать себя для Бога (...). Учить – дело великое, но учиться – дело безопасное.

Слово 32 (42, с.469)

Мужья были законодателями; поэтому и закон обращен против жен.

Слово 37 (42, с.513)

Всякий грех есть смерть души.

Слово 37 (42, с.521)

Бог всегда был, есть и будет, или, лучше сказать, всегда есть; ибо слова: «был и будет» означают деления нашего времени и свойственны естеству преходящему; а Сущий – всегда.

Слово 38 (на Богоявление) (42, с.524)

Смерть (установлена) – в пресечение греха, чтобы зло не стало бессмертным.

Слово 38 (на Богоявление) (42, с.528)

Закон мученичества таков, чтобы как, щадя гонителей и немощных, не выходить на подвиг самовольно, так, вышедши, не отступать; потому что первое есть дерзость, а последнее – малодушие.

Слово 43 (надгробное Василию Великому) (42, с.605)

Не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые (христиане); а напротив того, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве.

Слово 43 (42, с.609)

Те, которые преуспели или в делах, оставив слово (красноречие), или в слове, оставив дела, ничем, как мне кажется, не отличаются от одноглазых, которые терпят большой ущерб, когда сами смотрят, и еще больший стыд, когда на них смотрят.

Слово 43 (42, с.610)

Мысль, не высказывающая себя словом, есть движение оцепеневшего.

Слово 43 (42, с.611)

Как пламень по истреблении им вещества не сохраняется, но угасает вместе с тем, что горело, так и страсть сия (плотская) не продолжается после того, как увянет воспламенившее ее.

Слово 43 (42, с.615)

Легче заимствовать порок, нежели передать добродетель.

Слово 43 (42, с.616)

Учение есть пища и для питающего.

Слово 45 (на святую Пасху) (42, с.676)

Нам вверен был рай, чтоб насладиться; нам дана была заповедь, чтобы, сохранив ее, заслужить славу, – дана не потому, что Бог не знал будущего, но потому, что Он постановил закон свободы. Мы обольщены, потому что возбудили зависть; пали, потому что преступили закон; постились, потому что не соблюли поста (...). Мы возымели нужду в Боге, воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить. С Ним умерли мы, чтобы очиститься; с Ним воскресли, потому что с Ним умерли.

Слово 45 (42, с.680)

Григорий Нисский (333–394), христианский богослов, брат Василия Великого, один из Отцов Церкви.

Все в Божестве, и Оно во всем.

«Большое огласительное слово», 25 (107, с.345)

(Иные) хотя признают верным, что изнемогшее в пороке естество посещено Божественною силою, но с неудовольствием взирают на способ посещения, по незнанию, что всякое устройство тела само по себе имеет равную цену, и ничто содействующее в нем поддержанию жизни не заслуживает осуждения как что-либо нечестивое или дурное. (...) Как прочие органы поддерживают в человеке настоящую жизнь, (...) так родотворные органы имеют промышление о будущем, вводя собою преемство естеству. (...) Ибо не глазом, не слухом, не языком, не другим каким чувственным органом непрерывно продолжается род наш; все это, как сказано, служит для настоящего употребления, а в тех органах соблюдается человечеству бессмертие.

«Большое огласительное слово», 28 (107, с.349–350)

В бессмертном усматривать человеческое, (...) в человеке доведываться Божественного.

«Большое огласительное слово», 32 (107, с.354)

Христианство есть подражание Божескому Естеству.

«К Армонию о том, что значит имя и название „христианин“» (34, с.351)

Чем бессловесная жизнь ограждена для самосохранения, то, будучи перенесено в жизнь человеческую, стало страстью. Животные плотоядные охраняются раздражительностью; животных многородящих спасает сластолюбие; животное малосильное хранит робость. (...) Но часто и разум, по наклонности и расположению к бессловесному, затмевая в себе лучшее худшим, доходит до скотоподобия, ибо, как скоро (...) принудит рассудок стать служителем страстей, происходит какое-то превращение добрых черт в бессловесный образ.

«Об устроении человека», 18 (34, с.116)

Нашей природы превратность не тверда даже и во зле.

«Об устроении человека», 21 (34, с.121)