Константин Душенко - Мысли, афоризмы и шутки знаменитых мужчин

Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно.

Трагедия — это когда я порезал себе палец. Комедия — когда вы провалились в открытый канализационный люк и сломали себе шею.

Снимать кино может каждый, а хороших сценаристов всего одиннадцать.

Если президенты не могут делать этого со своими женами, они делают это со своими странами.

Если много мужчин собираются вместе, это, скорее всего, война.

Лучше никем не повелевать, нежели у кого-либо быть в рабстве; ведь без первого можно с почетом жить; жить со вторым нет никакой возможности.

Ни одно условие рабства, каким бы хорошим оно ни было, не отпугнет меня от войны с самим рабством, то есть с могуществом, которое хочет быть превыше законов.

Получив донос о том, что Антоний и Долабелла замышляют мятеж против него, Цезарь сказал: «Я не особенно боюсь этих длинноволосых толстяков, а скорее — бледных и тощих», — намекая на Кассия и Брута.

«И ты, дитя мое?» А кому же еще? В последний путь провожают самые близкие.

Сколько Брутов напрасно ждут своего Цезаря!

Цезарь! Прикажи мне быть Брутом.

Победа порождает ненависть; побежденный живет в печали. В счастье живет спокойный, отказавшийся от победы и поражения.

Не думай легкомысленно о добре: «Оно не придет ко мне». Ведь и кувшин наполняется от падения капель.

Я прошел через сансару многих рождений. Рожденье вновь и вновь — горестно.

Мой соперник не будет избран, если дела не пойдут хуже. А дела не пойдут хуже, если его не выберут.

Моя мать заставляла меня есть брокколи. Я ненавижу брокколи. Я президент Соединенных Штатов. Я больше никогда не буду есть брокколи.

После осмотра научно-исследовательского факультета университета Западной Виргинии:

— Из всего, что мне говорили, последнее, что я понял, было «Здравствуйте».

Мы будем проводить иностранную политику иностранными руками.

Я унаследовал всех врагов своего отца и лишь половину его друзей.

Он старается стать мечтой каждой тещи.

Знаю хорошо папу, маму. Но этот!

С тех пор как завелись у нас знатоки искусства, само искусство пошло к черту.

То, что не может быть истиною для настоящего времени, не будет ею и для будущего.

И ребенка, и друга мы любим лишь в том случае, если мы вообще уже умеем любить. А этому мужчина научается у женщины.

Музыка Вагнера лучше, чем она кажется на слух.

Одна немка в Мюнхене говорила мне, что Вагнера не полюбишь с первой же минуты, надо систематически учиться его любить.

Чтобы избегнуть условностей в пении, Вагнер впал в другую условность — в ту, чтобы не петь.

У Вагнера встречаются чарующие моменты и ужасные четверти часа.

Прекрасный закат, который по ошибке приняли за рассвет.

В этот вечер давали «Парсифаля». Первый из трех актов длился два часа, и я, даже несмотря на пение, получил удовольствие.

Второразрядные Вагнеры еще более претенциозны, а значит, и более невыносимы, чем были второсортные Моцарты.

Я за, и даже против.

Разделим нашу бедность поровну!

Как правит «Солидарность?» Сперва четыре часа правит, потом четыре часа протестует против этого правления.

Профсоюзы должны вести себя как умные бактерии. Им нельзя разрушать организм, на котором они паразитируют.

Чтобы построить правовое государство, приходится допускать кое-что, ну… как бы на грани бесправия.

Для меня парламентская демократия — это мирная война всех против всех.

Разбей термометр, и у тебя не будет горячки.

В 1787 году конгресс США склонялся к тому, чтобы законодательно ограничить численность постоянной армии десятью тысячами человек.

— Превосходная мысль, — сказал Вашингтон. — А заодно ограничим законом численность вражеской армии пятью тысячами.

Резолюция об ограничении численности армии не прошла.

Первый на войне, первый в мирное время и первый в сердцах своих соотечественников.

Я не похож на Вашингтона: мои принципы выше и величественнее. Вашингтон просто не мог лгать. Я могу, но воздерживаюсь.

То, что Джордж был способен не лгать, не так уж примечательно; удивительно то, что это ему удавалось без подготовки, экспромтом.

Грубый торгашеский дух Америки, ее равнодушие к поэтической стороне бытия — все это целиком и полностью результат того, что своим национальным героем страна признала человека, который, по собственному его признанию, был не способен ко лжи.

Чудеса иногда случаются, но над этим приходится очень много работать.

Эйнштейн объяснял мне свою теорию каждый день, и вскоре я уже был совершенно уверен, что он ее понял.

Все народы можно разделить на две категории: тех, кто изгоняет евреев, и тех, кто не впускает евреев к себе.

Быть может, мы — сыновья торговцев, но мы же — внуки пророков.

Когда один химик, еврей по национальности, нашел способ удешевить производство взрывчатого вещества, мы подарили ему Иерусалим, нам не принадлежавший.

Самое ужасное, не считая проигранного сражения, это выигранное сражение.