А Гольденвейзер - В защиту права (Статьи и речи)

В жизни Пушкина не было момента, когда можно было бы говорить об его примирении с российской действительностью. Отсутствие законности всегда угнетало его, а от отсутствия свободы он задыхался до своих последних дней ("Как в декабрьские свои годы, - говорит Г. П. Федотов, - Пушкин не походил на классического революционного героя, так и в николаевское время, отрекшись от революции, он не отрекался от свободы" ("Певец империи и свободы" в сборнике статей "Новый Град", изд. имени Чехова, Нью-Йорк, 1952, стр. 245). См. в той же статье интересный анализ эволюции понятия свободы у Пушкина (стр. 253-268).).

Блок в своем известном стихотворном приветствии Пушкинскому дому говорит о "тайной свободе", которую "вослед Пушкину" пели русские поэты.

Вспомним, однако, что сам Пушкин в первоначальной редакции "Памятника" ставит себе в заслугу, что

Вослед Радищеву восславил я свободу,

{102} Очевидно, он имел здесь в виду не "тайную свободу", которую никак нельзя "восславить", а свободу в обычном смысле, в каком она понимается в политических программах и декларациях прав (В мировоззрении Пушкина, как и в его творчестве, не было ничего таинственного и все попытки навязать ему мистическую миссию искусственны и неубедительны. "Народная тропа, - правильно указывает в своем превосходном юбилейном очерке П. Н. Милюков, - не заросла к памятнику Пушкина потому, что, вопреки Достоевскому, он не унес с собой в могилу никакой тайны. Мистика великих "миссий" и "всечеловеческих" проблем была ему чужда. Он прост и ясен в своем величии - и потому он велик" ("Живой Пушкин" (1837-1937). Историко-биографический очерк. 2 изд., Париж, 1937, стр. 136). В ссылке на Достоевского Милюков, конечно, имеет в виду знаменитую речь, произнесенную в 1880 г. в Москве при открытии памятника Пушкину, в которой Достоевский назвал Пушкина "всечеловеком" и которую закончил словами: "Пушкин завещал нам некую тайну и теперь мы, без него, должны эту тайну разгадывать".).

Самым вопиющим противоречием Пушкинской идее свободы было, конечно, существовавшее в его время в России крепостное право.

"Детство Пушкина, - говорит А. Ф. Кони в своей превосходной статье об "Общественных взглядах Пушкина", - прошло среди помещичьей обстановки, в значительной степени обусловленной крепостным правом... Но облагораживающее влияние Лицея, нравственная атмосфера, которой стал дышать Пушкин после отцовского дома, и влияние таких людей, как Энгельгардт и, в особенности, Куницын,... сделали свое дело. Благородные семена пали на благодарную почву...

Вступив в жизнь с намерением "отчизне посвятить души высокие порывы", Пушкин должен был неминуемо и болезненно столкнуться с проявлениями владения душами" (Дом Литераторов. "Пушкин, Достоевский". Петербург, 1921, стр. 59.).

{103} Отношение Пушкина к крепостному праву известно. Оно нашло себе бессмертное выражение в знаменитых стихах написанного им в двадцатилетнем возрасте стихотворения "Деревня":

Здесь барство дикое, без чувства, без закона;

Присвоило себе насильственной лозой

И труд, и собственность, и время земледельца.

Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,

Здесь рабство тощее влачится по браздам

Неумолимого владельца.

Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,

Надежд и склонностей в душе питать не смея,

Здесь девы юные цветут

Для прихоти развратного злодея.

Опора милая стареющих отцов,

Младые сыновья, товарищи трудов,

Из хижины родной идут собою множить

Дворовые толпы измученных рабов.

О, если б голос мой умел сердца тревожить!

(Пушкин протестовал против "насильственной лозы" не только в отношении крепостных крестьян. В составленной в 1826 году, по поручению Николая I, "Записке о народном воспитании" он высказывает весьма радикальные для его времени мысли о вреде телесных наказаний в школах. Пушкин требует уничтожения этой формы педагогического воздействия, чтобы "внушить воспитанникам заранее правила чести и человеколюбия и чтобы слишком жестокое воспитание не делало из них впоследствии палачей, а не начальников".).

Врагом крепостного права Пушкин оставался всю жизнь. В набросанных в 1834 году "Мыслях на дороге" мы встречаем фразу: "судьба крестьян улучшается со дня на день по мере распространения просвещения". Но как бы боясь неправильного толкования этой фразы, Пушкин тотчас оговаривается:

{104} "Избави меня Боже быть поборником рабства; я говорю только, что благосостояние крестьян тесно связано с пользою помещиков".

Не менее горячо, чем освобождения крестьян от крепостной зависимости, Пушкин на всём протяжении своей литературной деятельности требовал освобождения печатного слова от оков цензуры.

Пушкин считал, что "слова поэта суть дела его". Этому через много лет вторит Лев Толстой, поместивший в "Круге Чтения" изречение: "Слово есть поступок". Естественно, что Пушкин протестовал против всякого стеснения свободы слова. Он сам не мало пострадал от невежественных придирок цензуры.

Всем известно, что Пушкин в 1820 году был за свои вольнолюбивые стихи выслан из Петербурга, - сначала в Одессу и Кишинев, а затем в село Михайловское. Но едва ли многие помнят, что даже столь благонамеренное произведение, как "Капитанская дочка", должно было появиться без имени автора. Жандармы, рассмотрев рукопись "Бориса Годунова", "посоветовали" автору "переделать свою комедию, по нужном очищении, в историческую повесть или роман наподобие Вальтер Скотта".

А "Медный всадник" - быть может, величайшее творение Пушкина - был решительно запрещен к напечатанию и появился лишь в посмертном собрании сочинений Пушкина, в "смягченной" редакции Жуковского. Цензура продолжала преследовать Пушкина даже после его смерти. Через три дня после его кончины, рассказывает Гончаров, - "появился портрет Пушкина с надписью: "погас огонь на алтаре", но цензура и полиция поспешили его запретить и уничтожить".

Интересно отметить, что и "Первое", и особенно "Второе" из юношеских "Посланий к цензору" (1822 и 1824 гг.) отличаются крайней умеренностью в своих требованиях. Так, если в "Первом" Пушкин восклицает по адресу цензора:

{105}

О варвар! Кто из нас, владелец русской лиры,

Не проклинал твоей губительной секиры?

то во "Втором" мы находим уже такие примирительные заявления :

Будь строг, но будь умен. Не просят у тебя,

Чтоб все законные преграды истреби,

Всё мыслить, говорить, печатать безопасно

Ты нашим господам позволил самовластно.

Права свои храни по долгу своему.

Тут снова сказывается уважение Пушкина к закону, которое мы видели даже в оде "Вольность". Раз цензура введена существующими законоположениями, то он только требует, чтобы ее служители исполняли свой долг разумно и без переусердствования: