Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. т. I

… Хозяйка подошла к шкафу, подставила стул и высоко, на верхней полке нашла книгу…

«Александр Бенуа» — прочел я имя автора.

- Отец любил русских художников, любил русское искусство, и поэтому он горячо и с охотой рассказывал мне о Сурикове, Репине, Васнецове, Нестерове, Серове.

Сюзанна листала книгу. Репродукции «Стрельцов», «Запорожцев», «Богатырей»… В комнате было тихо, очень тихо. Лишь тиканье часов да шелест страниц нарушали покой.

- Швабинский любил Россию, любил глубоко, и я поняла это особенно ясно, когда побывала в Москве…

Это был 1959 год.

В Музее имени Пушкина была развернута большая выставка его графики. Меня любезно пригласили на вернисаж.

Было очень торжественно.

Меня попросили сказать несколько слов. Я передала нашим советским друзьям большой привет от художника.

Я сказала, что Швабинский был очень огорчен, но состояние здоровья и возраст помешали ему приехать в Москву. Он просил меня сказать зрителям, что он очень счастлив: его искусство художника-реалиста пользуется уважением в новой России. Я рассказала, как мой отец любит русских мастеров.

Когда я кончила свою речь, раздались аплодисменты.

Надо ли вам говорить, что я пережила в те счастливые минуты?

Сюзанна машинально листала книгу Бену а, по ее лицу блуждали тени тех далеких дней, она улыбалась.

- Я вернулась на родину и рассказала Швабинскому о большом успехе его выставки. Он был растроган и попросил передать в дар советским музеям десять больших эстампов.

Вечерело. Синие и голубые тона вечера победили золотые краски осеннего дня.

Удивительное состояние овладело мною. Я благодарил судьбу, которая позволила мне познакомиться с редким по чистоте и благородству души человеком, посвятившим свою жизнь Швабинскому.

- Швабинский был удивительно цельный человек, — проговорила Сюзанна. — Его жизнь, путь художника прозрачны, как кристалл. Художник-реалист. В 1898 году он поехал в Париж, в эту Мекку живописи. Художника интересовал Лувр. Он копировал старых мастеров. Его натуру никак не затронули изыски модернистов. Когда Макс вернулся на родину, он сразу начал писать свой программный холст, ставший ныне хрестоматийно известным, — «Бедный край».

Перед моими глазами встало это полотно, которое так поразило меня в Кромержиже.

Последний блик солнца вспыхнул в стекле шкафа с книгами. В комнате воцарился сумрак… Сюзанна зажгла свет.

- Я хочу показать вам редкое, уникальное издание, — сказала Сюзанна.

Она пригласила меня в другую комнату, и я увидел огромную книгу… Это был шедевр полиграфии, факсимильно воспроизводивший рисунки, оттиски офортов, литографий.

- Первый офорт, который вы видите в этой книге, сделан на родине Рембрандта, — сказала Сюзанна. — Ведь Рембрандт был самым любимым художником отца… Вы, наверное, заметили его огромное влияние на творчество Швабинского…

Я подумал, что если бы Швабинский создал только свои замечательные офорты, он вошел бы в историю мирового искусства как великий мастер гравюры, но Швабинский был художником великолепного размаха и универсальности и создавал не только мозаики и витражи.

Мастер с великим тщанием исполнял миниатюрные почтовые марки, ибо считал, что почта несет культуру в самые широкие слои населения.

Мы снова листаем уникальную книгу.

Перед нами возникает сама жизнь. Картины природы, портреты близких, друзей, деятелей культуры и искусства.

Улыбается лукаво Алеш, замечательный художник и друг Швабинского, задумалась о чем-то тетя Марья.

Бродит по цветущему саду Эла, и снова Эла на лугу у маленького домика в Козлове, где я только недавно был…

Книга закрыта…

Вмиг исчез целый мир образов, вызванный из небытия талантом художника.

Ведь именно в этом великая созидательная и познавательная сила реалистического искусства, воспроизводящего во всем богатстве нашу жизнь, время, современников. Я на миг себе представил наших далеких потомков, изучающих ребусы модернистского искусства XX века…

Что они почерпнут из этих сочетаний диких клякс, линий и геометрических фигур?..

Сюзанна подводит меня к картотеке, над которой она трудится уже много лет.

Это подвиг.

Подвиг натуры любящей и верной своему долгу.

- У меня есть взрослая дочь… Есть внуки. Я люблю их. Но главная моя забота, мой долг — довести до конца опись работ отца. В этом сейчас смысл всей моей жизни.

- Вот одна из последних фотографий Швабинского, — проговорила Сюзанна.

Скамейка в любимом сквере у дома художника.

Макс Швабинский в просторной куртке.

Добродушный. Большой.

На нем старая помятая шляпа. Он излучает редкую приветливость. Солнце заставляет его щуриться.

Улыбка прячется в седых усах.

Рядом с ним Сюзанна.

Похожая на озорного мальчишку.

Коротко стриженная, в веселом платье в крупный горошек. Непокорная челка.

Ямочки у уголков рта.

Раскосые милые глаза…

Слава фотографии, которая запечатлела эту прекрасную жанровую сцену, полную человеческого глубокого смысла — радости бытия!..

— Мне бы хотелось, — промолвила Сюзанна, — показать вам место, где работал Швабинский. Но это лучше было бы сделать завтра или послезавтра.

… Академия изобразительных искусств…

Мы с Сюзанной поднимаемся по лестнице. Длинный коридор. Большие скульптуры. В конце прохода высокая дверь.

Огромное помещение. Верхний свет. Окно во всю стену. Студия художника.

— Вот там, — говорит Сюзанна, — отец писал. А напротив (Сюзанна показывает на противоположную стену, ныне пустую. — И. Д.) висели картоны к витражам собора святого Вита.

Собор святого Вита…

Острогрудый корабль… Порою кажется, что не облака плывут по осеннему лазоревому небу, а плывут башни храма, невесомые в своем порыве. Мы с Сюзанной подходим к дверям, ведущим в трефорий…

Винтовая лестница. Гремят ключи…

Мы входим на хоры. Я глянул вниз. Люди. Крошечные люди бродили по мозаичному ковру мраморного пола.

Муравьи.

Но именно они, эти крошечные муравьи, создали это чудо. Этот громадный храм…

Мы еле протискиваемся по узкому проходу. Нас встречают изображения короля Карла IV и его многочисленных жен.

Мы знакомимся с образами строителей собора.

Перед нами во всем радужном блеске предстают витражи Швабинского…

Это труд, гигантский труд художника. Ведь надо было вписать в заданную архитектурную форму оконной рамы композицию, не диссонирующую с ансамблем. Это мог сделать только мастер высшего класса.

- Никогда не забуду, — прервала молчание Сюзанна, — какую бездну времени, труда затратил Швабинский, отбирая кол еры стекол для витражей.

Каждый сантиметр, каждое стеклышко для этих многометровых громадин он обсуждал с мастерами.