Абрам Фет - Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека

Поппер, в заключение своего анализа «теории прибавочной стоимости», говорит следующее:

«С другой стороны, ясно, что законы спроса и предложения не только необходимы, но и достаточны для объяснения всех феноменов “эксплуатации”, которые рассматривал Маркс – точнее, явления нищеты рабочих наряду с богатством предпринимателей – если допустить, вместе с Марксом, свободный рынок труда и постоянный избыток его предложения… Как показал Маркс, достаточно ясно, почему при таких условия рабочие вынуждены работать долгие часы за низкую заработную плату, иначе говоря, позволять капиталисту “присваивать лучшую часть плодов их труда”. И в этом тривиальном рассуждении, отчасти принадлежащем самому Марксу, нет надобности даже упоминать о “стоимости”».

Можно подумать, что Поппер дает здесь, наконец, определение «эксплуатации»: это явление «нищеты рабочих, наряду с богатством предпринимателей». Как мы уже видели, занимаясь рассуждениями Фридмана, такое определение явно не годится. «Нищета» и «богатство», как и все вообще оценки, в абсолютном выражении бессмысленны. «Мало» и «много», «большой» и «малый», «тяжелый» и «легкий» – все это пустые слова, если не сказано, по отношению к какому объекту дается оценка. «Нищета» американского безработного, живущего на пособие, покажется богатством индийскому рабочему, получающему обычную в Индии заработную плату. Верно, конечно, что «единственной» мерой нищеты или богатства можно считать степень удовлетворения средних физиологических потребностей человека. Но при таком подходе упускается из виду представление о « несправедливом » вознаграждении за труд, которое даже в словарях признается существенным для определения «эксплуатации». Нельзя определять понятие, пренебрегая эмпирическим и интуитивным смыслом, который вкладывает в него повседневная речь. Если говорить об «эксплуатации», не касаясь «справедливости», то получается очевидная манипуляция термином, значение которого нуждается лишь в уточнении . Вспомним, что Лоренц называет ученого «профессиональным уточнителем понятий».

Впрочем, Поппер, в отличие от самоуверенного г-на Фридмана, недоволен своим анализом «эксплуатации» и признает, что «детального и удовлетворительного объяснения этого явления все еще нет».

Можно заметить, что все авторы, писавшие об «эксплуатации» рабочих, сопоставляли некоторые экономические условия и вытекающие из них социальные отношения с представлениями о том, «что хорошо и что плохо», то есть с ценностными суждениями, которые, как молчаливо предполагалось, у читателя и автора совпадают. Явления «эксплуатации», как это видно уже из эмоциональной окраски этого слова в применении к человеческим существам, всегда рассматривалось как нечто «плохое», чего «не должно быть» или, у крайних пессимистов, как «неизбежное зло». Из всех попыток разоблачения и обличения капиталистической эксплуатации самой известной была только что описанная «теория прибавочной стоимости» Маркса. Но, как справедливо говорит Поппер, конечный вывод этой теории вовсе не зависит от понятия «стоимости». Для этого вывода важно лишь, что в известных условиях, обычно сопутствующих рыночному хозяйству, избыточное предложение рабочей силы вынуждает рабочего продавать свой труд за плату, намного меньшую цены произведенного этим трудом товара, и Маркс считает очевидным, что такое положение вещей «несправедливо». Я поставил это слово в кавычки не потому, что не согласен с этим мнением и считаю описанный порядок справедливым, а лишь для того, чтобы напомнить, что смысл самого слова «справедливость» еще не был подвергнут исследованию.

Прежде всего бросается в глаза – и сам Маркс это хорошо знал, – что значительная часть выручки от проданного товара должна затрачиваться на неизбежные производственные и торговые расходы. Оборудование производства (здания, машины, инструменты), его эксплуатация (в другом, невинном смысле этого слова [33] Более точно следовало бы сказать «в широком смысле» (А.Г.) ) и периодическое обновление поглощают значительные средства, которые предприниматель не может не тратить, если производство должно быть эффективным и, следовательно, конкурентоспособным. Далее, доставка товара на рынок и его продажа очень редко осуществляются самим предпринимателем; это деятельность, требующая совсем других навыков и оплачиваемая другим людям за счет проданного товара. Таким образом, разность между ценой произведенного товара (на свободном, по предположению, рынке) и заработной платой, выплаченной рабочим – то, что Маркс называл «прибавочной стоимостью» – далеко не полностью достается капиталисту. Кроме рабочих, в производстве участвуют еще технические специалисты, менеджеры и т. д., но можно считать, что все эти наемные служащие, наряду с рабочими, получают лишь часть цены продукта и, тем самым, также подвергаются «эксплуатации». Для простоты можно считать их «рабочими» особой квалификации. После учета всех производственных и торговых расходов остается, как известно, чистый доход собственника, без которого у него не было бы мотива заниматься своим предприятием. Часть этого дохода идет в запас, на увеличение «капитала» фирмы, а другая часть потребляется собственником. Несомненно, резервный капитал необходим на случай неожиданных изменений рыночной ситуации или стихийных бедствий. Но распоряжается этим капиталом только собственник, и он может считать его своей собственностью, употребляя ее, как ему угодно. (Для простоты я говорю здесь о собственнике в единственном числе; дележ дохода между несколькими собственниками или акционерами фирмы ничего не меняет в обсуждаемом вопросе, если только предприятие не принадлежит самим рабочим – но тогда это уже не капиталистическое предприятие).

Излюбленный аргумент сторонников капитализма состоит в том, что собственник предприятия – капиталист – тоже работник, а именно, «организатор производства», имеющий специальные навыки инициативы, руководства и конкуренции, без которых производство не могло бы преуспевать. В наше время этот аргумент сомнителен, так как все современные сколько-нибудь крупные фирмы управляются наемными директорами, акционеры же почти никогда не участвуют в принятии решений, а всего лишь «получают дивиденды». Но во времена Маркса единоличный собственник предприятия был самой обычной фигурой. Так как он нанимал инженеров и мастеров, то его роль «организатора производства» сводилась к выбору руководящего персонала на своем предприятии и к определению рыночной политики, то есть поведения по отношению к потребителям, торговцам и конкурентам. На языке нашего времени он был «специалист по человеческим отношениям», но не в том смысле, какой вкладывается в это выражение деловой практикой современных компаний. Главными качествами собственника были хитрость, скрытность и изворотливость в конкурентной борьбе. Как мы видели, даже современный нам апологет капитализма профессор Хайек не стыдится признать, что именно эти качества необходимы удачливому дельцу. Рыночное хозяйство есть то, что древние называли bellum omnium contra omnes, война всех против всех; в литературе наилучшее описание делового мира оставил Бальзак. Популярное сравнение этого мира с джунглями, а собственника-капиталиста с хищником слишком лестно для этих людей: джунглями управляют безжалостные, но неуклонно соблюдаемые биологические законы, вынуждающие хищника «эксплуатировать» животных других видов, но почти никогда не сталкивающие его в прямой борьбе с собратьями по виду. Вопреки французской пословице, волки никогда не пожирают друг друга; во всей живой природе пожирают друг друга только собственники, ведущие между собой нескончаемую войну без правил . Потому что соблюдение «моральных правил» даже в наши дни сделало бы предпринимателя жертвой его не столь разборчивых конкурентов; если же говорить о первоначальном «неограниченном капитализме», то все искусство удачливого дельца состояло в умении обходить законы. Историки раскопали в архивах, как начинали Рокфеллеры, Морганы и Вандербильты, и утверждают, что «в основании всех крупных состояний лежит преступление». Но стоит ли обращаться к практике «неограниченного капитализма»? Этот мавр сделал свое дело и породил наш замечательный «расширенный порядок», который, как многие благородные сыновья, стыдится имени своего отца. Допустим, для простоты, что нынешние капиталисты строго соблюдают установленные государством законы – потому что «моральные правила» Хайека вряд ли имеют для них – и для него – какой-нибудь другой смысл. Но обратите внимание на терминологию Хайека: вместо капитализма нынешний деловой мир называется «расширенным порядком», а законы, соблюдаемые во избежание уголовного наказания, называются «моральными правилами». Наименования не так уж безразличны, как можно подумать. Вспомните, что означают на родном языке профессора Хайека имена чертей [34] Bei euch, ihr Herrn, kann man das Wesen / Gewöhnlich aus dem Namen lesen (У вас, господа, обычно можно узнать сущность по именам), и далее, см. «Фауст», ч. I. [Здесь имеется в виду следующий эпизод из 3-й сцены 1-го акта. Фауст спрашивает явившегося к нему злого духа, как его зовут; тот отвечает, что слово не имеет значения, важна только сущность. На это Фауст возражает цитированными словами и продолжает: «Wo es sich allzudeutlich weist, / Wenn man euch Fliegengott, Verderber, Lügner heißt (на нее слишком ясно указывают ваши имена: Мушиный бог, Губитель, Лжец)». «Мушиный бог» (Fliegengott) – перевод древнееврейского Бээль-Зебуб, буквально «Повелитель мух». Первоначально это слово означало «мушиное войско», а впоследствии стало у христиан одним из имен дьявола (отсюда Вельзевул). (А.Г.) .