Абрам Фет - Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека

В-третьих, человек «гиперагрессивен». Инстинкт внутривидовой агрессии, общий всем хищникам, у человека также ограничен «корректирующими» инстинктами, требующими лишь изгнания конкурента с охотничьего участка, но не его убийства, и охраняющими самок в период размножения, вместе с подрастающим потомством. На ранней, еще дочеловеческой стадии развития наших предков-гоминид они были разделены на стада численностью в несколько десятков особей, подобно нынешним человекообразным обезьянам. Но, в отличие от шимпанзе и горилл, у которых столкновения между стадами редки и относительно безобидны, стада наших предков вступили в ожесточенную конкуренцию между собой, причины которой оставляют широкое место для предположений. Возможно, в периоды оледенений некоторые популяции гоминид оказались изолированными в областях с крайне скудными ресурсами и нашли выход в истреблении конкурирующих групп. Во всяком случае, стада гоминид превратились в более крупные сообщества – племена, – которые вели между собой непрерывные войны. Очевидным признаком этого является каннибализм, также совершенно исключительное явление среди высших животных. Даже у низших млекопитающих единственным исключением являются крысы, у которых также происходят «войны» между популяциями и наблюдается каннибализм. На стойбищах доисторического человека обычно находят расколотые кости и пробитые черепа людей – очевидно, убитых «врагов»; особенно ценился в качестве лакомства человеческий мозг. По-видимому, на стадии бродячих охотничьих сообществ непрерывные войны и каннибализм были присущи всем без исключения племенам наших предков. Эти явления отмечены этнографами у многих примитивных племен, но и до сих пор более крупные сообщества людей – государства – ведут между собой уже давно бессмысленные войны.

Войны между племенами сопровождались значительным ослаблением инстинктов, корректирующих инстинкт внутривидовой агрессии: без этого были бы невозможны убийства своих собратьев по виду, совершенно исключенные в нормальных случаях у всех высших млекопитающих. В этих условиях особое значение приобретала внутривидовая сплоченность , инстинктивные основы которой были унаследованы от обезьяньего стада и усилены групповым отбором. В борьбе между племенами происходил, несомненно, отбор наиболее приспособленных групп , аналогичный отбору наиболее приспособленных индивидов , описанному Дарвином. Значение группового отбора в ходе эволюции животных еще мало изучено, но уже нет сомнений в его реальности, и есть достаточное число его убедительных примеров. Племена, в которых сплоченность не была традицией (и даже, как это описано в некоторых патологических случаях, проявлялся внутренний антагонизм), имели мало шансов на выживание в состязании со сплоченными, эффективно организованными племенами. Несомненно, общие черты поведения, наблюдаемые во всех жизнеспособных, «нормальных» племенах, свидетельствуют об инстинктивно закрепленных механизмах, обеспечивающих ненападение и сотрудничество между членами племени. В более развитых сообществах на этой основе выработались нормы поведения, о которых уже была речь при обсуждении единообразия правовых систем [Одним из первых авторов, говоривших об инстинктивных механизмах «сотрудничества» между людьми, был П.А. Кропоткин, противопоставлявший их дарвиновым механизмам «конкуренции». В то время такие взгляды казались фантастическими.].

В сплоченности племени важную роль играл процесс, который Конрад Лоренц называет «устранением асоциальных паразитов». Одним из видов сотрудничества между животными, по-видимому, выработанным групповым отбором, является коллективная защита от хищника, известная под названием mobbing (от англ. mob – толпа), или, на языке немецких охотников, Hassen (ненависть). Птицы, по отдельности слабые и лишенные эффективных защитных средств, нападают на хищную птицу все вместе, окружая ее со всех сторон, нанося ей раны клювами и когтями, а главное, мешая ей ориентироваться и выбрать себе жертву. У более сильных животных, таких, как буйволы или павианы, взрослые самцы образуют линию обороны вокруг стада, помещая внутрь этого «фронта» самок и молодых животных. Коллективные механизмы защиты стада носят, несомненно, инстинктивный характер. Точно так же коллективно выполняются различные строительные работы, начиная с муравьев, термитов и пчел, до бобров с их плотинами и подводными жилищами, и все эти действия также инстинктивны, то есть генетически запрограммированы. Как и все инстинкты, эти инстинкты сотрудничества и взаимопомощи могут у отдельных индивидов выпадать ; такие индивиды пользуются усилиями своих собратьев по виду, но не прин /p/pимают участия в этих усилиях. Лоренц замечает, что подобное поведение доставляет таким «асоциальным паразитам» очевидные преимущества, и ставит вопрос, почему это не приводит к их умножению: в самом деле, каждое преимущество производит селекционное давление в пользу фактора, который его вызывает, и трудно понять, чтó мешало бы «паразитам» составить большинство в популяции, подрывая все формы внутривидового сотрудничества. Активное «устранение асоциальных паразитов», по выражению Лоренца, наблюдается лишь на крайних ступенях биологической эволюции: в сообществе клеток и в сообществе людей. Рост и метаболизм клетки подчиняются ее функциям в составе ткани, которой она принадлежит. Но ненормальная, раковая клетка начинает неограниченно делиться, производя паразитическую популяцию, вредную для организма; для искоренения таких мутаций служит иммунная система. Аналогичную роль, – говорит Лоренц, – играет в человеческом обществе устранение преступников, нарушающих интересы сообщества в целом. Трудно себе представить подобные санкции по отношению к птице, не участвующей в «травле» хищника; но, вероятно, появление «асоциальных паразитов» предотвращается групповым отбором, устраняющим «недостаточно сплоченные» группы.

Поскольку в истории нашего вида племенная сплоченность играла совершенно исключительную роль, а групповой отбор свирепствовал в виде нескончаемых войн, можно понять, почему во всех племенах Земли выработались очень похожие механизмы «устранения асоциальных паразитов». Я воспроизвожу это выражение Лоренца не без колебания. Лоренц, оберегающий то, что осталось от западной традиции, выступает против «пермиссивной» установки современного общества, препятствующей изоляции уголовных преступников и эффективной защите от них нормальных законопослушных граждан. Такую изоляцию преступников он и сравнивает с устранением раковых клеток, составляющим задачу иммунной системы. Вероятно, он не стал бы возражать против подобного же «устранения» каких-нибудь баронов-разбойников, засевших в своих замках на перекрестках дорог и выезжающих оттуда грабить путников, как это случалось в средневековой Германии. Но я не уверен, что он посмотрел бы точно так же на промышленных и финансовых воротил, засевших в своих компаниях и банках. В самом деле, замки баронов можно было снести без вреда для их страны, а компании и банки разрушать опасно, как видно из всевозможных революционных экспериментов. Как я покажу дальше, Лоренц не был консерватором, каким его изображают. Осторожность необходима, но проблема асоциальных паразитов заслуживает обсуждения.