Андрей Кобяков - Русская Доктрина

Справедливость отказа от принципа Конституции обусловлена тем, что в Европе конституции имели смысл революционного акта – “демонстративного отречения от прошлого”, выступали как переучреждение государства и были интимно связаны с пафосом протестантских церквей, которые, в их вражде против Римской церкви, стали “переучреждать” свои духовные общины и конфессии. Плодами революции вместе с новым законодательством стали: новый календарь, новые учреждения, новый образ правления – все творилось заново. В этом смысле большевики были последователями французских радикалов. Они мазали прошлое черной краской, двумя строчками одного из декретов отменили старый Свод законов и все российское право. Конституции 1918 и 1922 годов переучреждали Россию и затем Советский Союз в духе полного разрыва с историей . История рассматривалась как предыстория.

Существует точка зрения, что принятие и признание постсоветской Конституции недопустимо, потому что Россия – это божественное установление, и деяние Бога нельзя подменить делами политиков. Крайне неудачная, несамостоятельная эпигонская Конституция 1993 г. явилась результатом слепого копирования западных юридических образцов.

В начале 90-х годов в России начался настоящий “конституционалистский бум”, который получил отражение в двухтомном сборнике проектов конституции (под редакцией Подберезкина), это была своего рода гимнастика конституционной мысли. До официального представления в Верховном Совете России дошли три проекта Конституции: комиссия Румянцева подготовила официальный проект, свои проекты подготовили коммунисты и Конгресс Русских Общин. После стрельбы 1993 г. все эти проекты были погребены под слоем пепла, а победил текст Конституции, сработанный в кремлевской администрации. По сути, он был некритически скомпилирован на основе конституций США и частично Франции (самых радикально-революционных в правовом плане конституций). Ничего “русского” в ельцинской Конституции нет, никакого глубокого понимания русской правовой традиции нет тоже.

2) Второй вариант распутывания гордиева узла современной конституционной проблемы противоречит первому в том пункте, что богоустановленность государства не влечет за собой недопустимость Основного закона. Ведь в Средние века, когда никто не сомневался в богоустановленности власти, это убеждение не мешало многим нациям составлять конституции и заключать договоры об учреждении новой власти, которая мыслилась такой же “Богом данной”, как и ее предшественница. Субъектами средневекового конституционного права, то есть договорных отношений, касающихся организации государственной власти, выступали различные исторически сложившиеся публично-правовые сообщества — сословия, городские общины, церковь. [24] Ясно, что речь здесь идет не о русской средневековой нации, в городах и землях которой не было конституций.

Первые масштабные конституционные проекты в России, разрабатывавшиеся в начале XIX века по указанию императора Александра I сначала М.М. Сперанским, а затем Н.Н. Новосильцевым, в случае своего осуществления были бы введены высочайшим указом. Учредителем конституции стал бы суверенный монарх, решивший таким образом добровольно ограничить свою самодержавную власть в пользу нации. И впоследствии, когда при Александре II и Николае II заходила речь об учреждении конституционного правления, этот путь оставался единственно реальным. В Основных государственных законах Российской империи 1906 года многие не без основания видят первую осуществленную на деле российскую конституцию. Одновременно с этим развивалась другая конституционная традиция, основанная на представлении о естественном праве народа-суверена. Ее выразителями становились различные революционные движения. “Русская Правда” П.И. Пестеля представляла собой классический пример отражения теории народовластия, причем этот принцип был развит в ней настолько последовательно, что она даже отвергала разделение властей. В противоположность ей “Конституция” Н.М. Муравьева тщательно развела ветви власти и, хотя формально тоже основывалась на идее народного суверенитета, по своему духу больше соответствовала легитимистскому принципу.

В начале ХХ века идея, что форму правления может переучредить орган, избранный всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием (“четыреххвостка”), стала господствующей не только в радикальных, но и в либеральных кругах. В 1917 году две линии – народного суверенитета и легитимистская – сошлись на признании Учредительного собрания единственным органом, правомочным решить вопросы о государственном устройстве и форме правления в России. Учредительное собрание, будучи выразителем суверенной воли народа, в то же время формально получило соответствующие полномочия и от прежней власти (отречение Великого Князя Михаила Александровича в пользу Учредительного собрания).

Наименее спорным с обеих существующих точек зрения — легитимизма и народного суверенитета — являлось бы решение о государственном устройстве и форме правления в России новым Учредительным собранием(УС). Однако действующая Конституция не предоставляет для этого законной возможности. Самое большее, что может сделать будущее ФКС, если оно состоится, — это предусмотреть в новой Конституции возможность легального созыва такого органа, обладающего верховными учредительными правами в отношении государственного строя России. При этом прочные основания для переучреждения государственной власти предоставляет идея о надчеловеческой природе государства. И.А. Ильин в 30-е гг. прошлого века так начинал свой проект российского Основного закона: “В порядке Божьего изволения возникшее, Божиим промыслом в веках ведóмое, Российское государство утверждается…” и т.д. Это очень удобная исходная посылка, оставляющая к тому же большой простор и для учредительной власти народа.

Источник власти в России, построенной на принципах народного суверенитета, не может быть точно определен юридически — это определение неизменно будет носить абстрактный характер. Но в таком определении вовсе не возникнет необходимости, если в основе Учредительного собрания будет лежать не народное волеизъявление, а установление непрерывности (континуитета) форм Российского государства. Следует оговорить, что идея УС в России никогда не предполагала права учреждения (переучреждения) государства, она всегда имела в виду лишь учреждение нового образа правления, то есть государственного устройства.

Механизм такого преобразования государственного устройства видится следующим образом. Учредительное собрание избирается не только на основе представительства от округов с равной численностью населения, и уж тем более не по партийным спискам, хотя элементы подобного голосования могут быть использованы. Но куда нужнее обеспечить при созыве УС органическое представительство нации. Поэтому наряду с представителями территорий в УС должны войти представители национальных и вероисповедных общин, общероссийских профессиональных и научных корпораций, просто известные и уважаемые люди страны, в какой-то пропорции назначаемые туда властью.