Джон Шелби Спонг - Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки

Но если исключить награду и наказание из разговоров о жизни после смерти, сама по себе эта концепция для многих людей почти лишена прочего содержания – настолько глубоко эти образы повлияли на их представления о вечности. Отсюда вытекает мое первое и, надеюсь, очевидное заключение. Идеи, не имеющие никакого отношения к жизни после смерти, но самое прямое отношение – к управлению человеческим поведением здесь и сейчас, попросту недостойны людей, независимо от их религиозности. Страх никого не сделает святым или праведником. Никто не станет целостным, если пообещать ему награду за хорошее поведение. Значит, в дальнейших рассуждениях о жизни после смерти нам следует избавиться, как от балласта, от концепций награды и наказания в целом, отказаться от них как от примитивных, деструктивных, враждебных и, наконец, неправдоподобных. В светском мире это было сделано уже давно. Теперь пришло время высказаться на ту же тему религиозным голосам, причем сделать это со всей решительностью [38] Мне вспоминаются многочисленные разговоры с моим близким другом Рэем Макфейлом, живущим в Хайлендсе, Северная Каролина. Рэй – хороший человек, отзывчивый, великодушный и весьма преуспевающий. Однако его воспитали в религиозных традициях американского Юга, подрывающих все душевные силы, и образ вечных мук в адском пламени столь сильно опалил его душу, что даже сейчас, в зрелом возрасте, на него по-прежнему действует эта угроза. Умом он уже разобрался в этом предмете, но эмоциональные шрамы, вероятно, сохранятся до конца его дней. Для меня он служит примером того, насколько разрушительным оказалось негативное влияние религии такого рода на множество людей. .

Если цель любой религии – улучшение жизни, тогда нам необходимо признать, что этой цели никогда не достигнут награды, которые сулит религия, и наказания, которыми она пугает. Тактика управления поведением неизменно подавляет жизнь. Речь не идет о том, чтобы стать человеком или целостной личностью – только о том, чтобы стать или быть религиозным, об обретении конкретного преимущества. Акценты расставлены совершенно неверно. Такие представления о жизни после смерти – не что иное, как еще один аспект движущей людьми потребности выжить. Дело в том, что, если мы с вами проживаем жизнь, стремясь попасть в рай или избежать вечных мук ада, нам не уйти от основополагающей жизненной эгоцентричности, такой естественной для ориентированных на выживание существ, наделенных самосознанием. В таких представлениях о жизни после смерти нет ничего хорошего. С ними следует попрощаться, как и с персоналистическим Богом награды и наказания, каким бы ни было для нас это божество. Это продукт инфантильной религии, продолжающий существовать у незрелого человечества. Его менталитет породил религию, в которой я не нахожу ничего достойного внимания и сохранения. Зато ее вред колоссален. Ее плоды были минимальными. Рай и ад в том виде, какими нас учили представлять их, должны исчезнуть!

На протяжении всей истории западных стран мы дополняли наши представления о загробной жизни, контролирующие поведение, разнообразными и вторичными «образами блаженства». Другими словами, мы наполнили загробную жизнь содержанием на основании наших человеческих потребностей, какими они виделись нам. То, чего людям недостает в жизни, должен был обеспечить созданный нами образ рая. Прошу заметить, что это по-прежнему упражнение в эгоцентричности и мотивацией для него служит стремление выжить. Я упомяну только три из этих образов блаженства – их хватит, чтобы проиллюстрировать мою мысль.

Одно из самых ранних описаний рая, «земля, где течет молоко и мед», – христианская адаптация идеи, порожденной историей раннего иудаизма. Евреи, блуждающие по пустыне после побега из египетского рабства и гадающие, хватит ли им еды, чтобы протянуть еще день, стремились, согласно этому древнему библейскому повествованию, в то место, которое называли «землей Обетованной», где еды вдоволь. Географически эта земля находилась, как было сказано, «за Иорданом». Христианство приспособило этот иудаистский образ к своим обстоятельствам и потребностям. В первые годы первого столетия христиане тоже считали себя сбежавшими от гонений в этой жизни, поэтому также мечтали о том, как переправятся через Иордан и попадут в землю Обетованную, которую стали называть раем. «Молоко и мед» изначально были буквальным исполнением мечты голодных детей Израиля, а для христиан они стали символом блаженства. Даже если нам рацион из молока и меда кажется бедноватым, он соответствовал стремлению евреев выжить. Христиане просто лишили этот символ буквализма, а затем возвысили и гиперболизировали его, сделав символом вечности. Рай стал местом, где преображались потребности человека и сбывалась мечта о достижении блаженства.

Вторым популярным образом блаженства, который наполнил слово «рай» новым содержанием, стали представления о нем, как о месте, где не будет «ни скорби, ни печали, ни разлуки, ни смерти». Этот образ вырос прежде всего (по крайней мере, в истории христианства) в период гонений, однако и тогда, как и теперь, он был в высшей степени притягательным для человека. Смерть и разлука хоть и являются неотъемлемыми составляющими жизни в целом, во времена гонений на христиан ежедневно наносили людям травмы: распадались семьи, близких сажали в тюрьму и даже казнили. Однако этот образ сохранился на более длительный срок, чем продолжались гонения, поскольку человеку не требуется прожить много лет, чтобы осознать: никакая жизнь не избавлена от печали, скорби и смерти. Тот, кто умирает рано, узнаёт меньше страданий, но сама преждевременная смерть рассматривается как признак трагедии, несбывшихся жизненных надежд, вдобавок для близких покойного она становится тяжелой утратой. Тот, кто умирает поздно, успевает похоронить самых любимых и близких, а такие события означают мучительные страдания. Близкие отношения, полные любви, сменяются зияющей пустотой. Не надо мыслить негативно, чтобы понимать: любая жизнь, в которой присутствует самосознание, по своей натуре в конечном счете трагична. Рано или поздно Мать-Природа уничтожает всех своих детей.

Процесс старения для многих сопряжен с растущей беспомощностью, болезненностью, бесполезностью и слабостью. Один из моих друзей говорил, что достиг жизненного этапа, когда обзавелся врачом для каждого отдельно взятого органа! В старости приходится иметь дело с болезнями либо хроническими, либо неизлечимыми. Кто-то описывал жизнь как путь от памперсов к памперсам.Это сказано не для того, чтобы преуменьшить прелесть жизни, умалить значение моментов невероятной радости или отрицать важность преображающих взаимоотношений. Однако эти слова напоминают о том, что вся эта прелесть, радость и взаимоотношения неизменно встроены в контекст траектории движения к слабости, боли и конечности. Одиночество, действительность самосознания – сугубо человеческий опыт. Мы приглушаем это одиночество обещаниями постоянной заботы, даже когда уверяем, что наша любовь продлится, «пока смерть не разлучит нас». Поэтому неудивительно, что люди мечтают о небесном пристанище, где мы снова встретимся с нашими отцами, матерями, братьями и сестрами, супругами и друзьями. Рай, как утверждаем мы, – место воссоединения, где мы вечно будем рядом с теми, чья любовь дарила нам блаженство. Этот образ берет начало в нашем ощущении обособленности, однако он продиктован скорее иным опытом нынешней жизни, нежели нашими знаниями о вечности.