Микаэл Ханьян - Черный монастырь. Книга третья: Аустраберта

Однако я не предполагал, что эта новая роль окажется не просто трудной, но невозможной. Первым делом я обязал братьев ежедневно читать наш Устав и молиться о том, чтобы его дух пропитал душу. Однако вместо этого монахи и послушники разбрелись по кельям, чтобы предаваться в уединении всё тем же мирским страстям – разве что прежде они делали это открыто, а теперь скрытно. Напрасно я приглашал к себе каждого из братьев для душеспасительной беседы. Меня выслушивали, и некоторые начинали божиться и каяться, но ничего, ровным счетом ничего не менялось. Что толку с того, что монах знает наизусть все принципы Братства, если ни один из этих принципов не подвигает его на более духовную жизнь?

И вот теперь мы существуем как будто в разных мирах. Меня терпят, но меня не любят. Это самое горькое, что может быть.

Пишите о себе, о своих видениях, о радостях и печалях своей жизни. Пишите, не заботясь о слоге или изысканности стиля. Меня долго этому учили, однако я не вижу, чтобы эти умения хотя бы как-то помогали тому делу, которому я посвятил себя по велению сердца.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт

Год 651, май

Мой господин!

Я увидела Вас с посохом в руках. Вы улыбались. Вы спускались с зеленого холма. Мне кажется, что Вас ждет путешествие. Быть может, Вы уже в пути. Я чувствую, что Ваша жизнь переменится к лучшему.

У меня не очень хорошо получаются разговоры. Настоятельница часто приглашает меня к себе. Она говорит со мной о разных вещах. Она ждет, чтобы я отвечала гладко и красиво. Но я лишь выдавливаю слова. Я много раз перечитываю Ваши письма и представляю себе, что они мои. И тогда на какое-то время мне становится легче говорить.

Матушка опять меня навещала. Отец слег, но никого к себе не подпускает. Мама беспокоится и говорит, что его кожа стала совсем желтой. Я тоже иногда его вижу, но плохо. Вокруг его головы серый туман. Однажды я мысленно прикоснулась к этому туману, и мне стало страшно. Я сильно плакала, и настоятельница поила меня настоем. Отец винит себя: он всё время повторяет, что испортил мне жизнь. Если бы он согласился приехать сюда, я бы его утешила.

Третьего дня я собирала в лесу грибы и нашла волчонка, совсем маленького. Рядом было много крови, он тыкался в нее носом и лизал. Он всё время скулил, а лапы дрожали. Я взяла его за холку, и он затих. Я отнесла его в сенной сарай и покормила. Настоятельница разрешила за ним ухаживать, пока он не подрастет. Я прихожу его кормить, и он ходит за мной, как собачка. Некоторые сестры не одобряют этого. Они говорят, что я выращиваю злого зверя. А мне кажется, что если быть с ним доброй, то он никого не тронет.

Теперь у меня больше забот. Ко мне приходят поговорить сестры. Но я вижу, что им просто нужно высказаться. Я слушаю и не перебиваю. Наверное, поэтому они и приходят ко мне. Еще я помогаю Агнес, которая хочет научиться красиво выводить буквы.

Да хранит Вас Господь!

Раба Божья Аустраберта

Моя дочь во Христе!

В апреле я покинул Ребэ и, потеряв много времени из-за поздней распутицы, в середине мая прибыл в Люксёй. И хотя здесь нет зеленых холмов и передвигался я большей частью на телеге, вы правильно увидели, что судьба в очередной раз согнала меня с насиженного места и отправила в дорогу.

Однако мне нужно объяснить, как получилось так, что я оставил Нейстрию и теперь нахожусь на земле бургундов. Всю зиму продолжалось – то вялое, то более активное – сопротивление моим попыткам вернуть дух Устава в нашу обитель. Я рассказывал братьям всё, что мне известно о подвигах Бенедикта и Колумбана*, и порой некоторые из них краснели от волнения или смахивали слезы. На день-другой положение менялось, и братья оставляли пустословие, алчность, неряшливость и злые пересуды. Но надолго их не хватало, и спустя несколько дней всё возвращалось на круги своя.

Однажды вечером, уединившись для молитвы, я обратился к Господу с просьбой о помощи. Я молился долго и истово, забыв о трапезе, забыв о всех своих обязанностях. Удивительно, но никто не пришел навестить меня, и только под утро я очнулся от забытья, в которое впал после долгой и изнурительной молитвы.

Я помню этот момент во всех подробностях. Келья была наполнена светом, растекавшимся по стенам и сводчатому потолку. Я переводил глаза с одного предмета на другой, видя мельчайшие детали: трещину на стене, паучка на потолке, пыль на лампаде. Обычно в моей келье сумрачно, и я всегда пишу при двух-трех свечах. Вскоре свет начал таять, и когда в помещении воцарился обычный полумрак, я услышал голос… Я не знаю, могу ли я говорить об этом…

Быть может, когда-нибудь я расскажу всё, а пока что добавлю только, что вскоре моя судьба совершила крутой поворот. Настоятель Ажиль одним махом решил все проблемы, подыскав себе нового помощника и отправив меня в путешествие: теперь в течение 2 лет мне предстоит изучать быт бенедиктинских монастырей. Я предполагаю пробыть здесь, в Люксёе, несколько недель, а затем, с Божьей помощью, отправлюсь в Боббио, где надеюсь провести не менее года. Я чувствую, что это путешествие приведет меня к свету.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт

Год 652, март

Мой господин!

Каждый день я благодарю Господа за то, что Вы оказались на моем пути. Если бы не Вы, я уступила бы воле отца, став женой нелюбимого человека. Или же ушла бы из дома и, наверное, влачила бы жалкое существование. Ваша доброта, благородство, красноречие помогли мне принять иное решение. И я не жалею о нём ни минуты.

Мы с сестрами часто бываем в миру. Как велит нам христианский долг, мы помогаем обездоленным, больным, отчаявшимся. Недавно я говорила с одной девочкой. И я все время думала о том, что на ее месте могла быть я. Эта молодая особа потеряла родителей, отравившихся болотной водой. По счастливой случайности, сама она не стала пить темную воду. Отец и мать промучились несколько дней и скончались. Девочка, которой недавно исполнилось 10 лет, оставалась рядом с умершими, пока весь дом не наполнился смрадом. А потом она просто пошла куда глаза глядят. Судя по ее рассказу, она находилась в каком-то забытьи. Она ничего не помнит вплоть до того момента, когда ее нашли у стен нашей обители. Мы накормили и обогрели ее. Мы также спросили, хочет ли она остаться у нас. Но ее пугали наши черные одежды. В соседней деревне живут ее родственники. Она будет жить с ними.

После этого я много думала о таких детях. Наверное, жизнь представляется им сплошным мучением. И одновременно я представляла себе, как я нянчила бы собственного ребенка. Я рассказала об этом наставнице, и она нахмурилась. Она сказала, что эти мысли могут завести меня не туда. Но потом она улыбнулась и крепко прижала меня к себе. Она очень добрая. А вечером она зашла ко мне и, немного помолчав, сказала, что когда она была моложе, она часто думала о непорочном зачатии. Когда она заговорила об этом, ее глаза начали светиться. Мне кажется, она продолжает иногда об этом думать.