Владимир Троекуров - Жизнь как она есть. Объяснение в любви

Иногда он присылал ей из Москвы письма со странными стихами:

Муку и пустоту разрывали редкие встречи. Однажды Борис приехал к ней в Киев в неурочное время, без предупреждения. Купил на вокзале с рук у какого-то спортсмена билет на проходящий поезд, который привез его на вокзал в четыре часа утра. Борис полтора часа промаялся в зале ожидания, дожидаясь, пока начнут ходить автобусы, и поехал к Свете. Поднялся на лифте на восьмой этаж, вышел на лестничную площадку… А дальше что? Будить людей в выходной день в шесть утра? «Здрасьте». И услышать или прочесть в глазах недружелюбный ответ или даже вопрос? Он решил еще подождать часок-другой. Переминался с ноги на ногу на лестничной площадке, уныло подпирал стены и тосковал. Несколько раз подходил к двери, собираясь позвонить, но так и не решился. Наконец за заветной дверью послышалось какое-то движение, звякнул замок, дверь открылась и… из нее вышла Светлана. Она была в светлом зеленом платье, удивительно подходящем к ее стройной фигуре, и не сразу его заметила, совсем не ожидая увидеть здесь в это время. У Бориса даже перехватило дыхание при виде ее. Он незаметно подошел ближе. Она наконец увидела его, тихо ойкнула, прильнула к нему, обвив нежными руками шею, и прошептала едва слышно: «Как хорошо, что ты приехал…» А у самой подогнулись ноги… Борис удержал ее, и так они стояли, блаженно обнявшись, забыв о времени…

О, это краткое счастье быть вместе… Это блаженное мгновение соединения двух половинок одного тела, рассеченного когда-то чьей-то жестокой рукой. За что? Зачем? Услышав как-то миф об андрогине, Борис был поражен в самое сердце. Несмотря на весь свой воспитанный советской пропагандой атеизм и вбитый в его студенческую голову диалектический материализм, он сердцем чувствовал какую-то неясную правду в рассказе об этом странном, некогда едином и потому могущественном существе, которое завистливые боги Олимпа, испугавшись, разделили на мужчину и женщину и тем обрекли каждого на мучительные поиски ради восполнения своей утраченной полноты. Как трагична жизнь! Как много в ней страдания, душевной муки, которые подстерегают человека на каждом шагу… Если о них думать. Борис думал и страдал.

Светлана думала о счастье. Она видела, что Борис – человек со сложным характером, изуверившийся, сомневающийся. Она старалась исподволь убедить его, что любовь существует, что она преображает человека, его жизнь, отношение к миру и людям… Она хотела и боялась ему открыться. Природная сдержанность и скрытность, целомудрие и женское чутье подсказывали, что ей нельзя всего говорить Борису прямо, раскрывать себя всю без остатка, всю свою обреченную любовь к нему. Поэтому она только приводила в пример других женщин, любивших так же обреченно, как и она. Светлана часто вспоминала декабристку Александрину Муравьеву, молодую светскую красавицу, которая в возрасте двадцати двух лет ради любимого мужа отреклась от дворянства и всех прав и уехала за ним в Сибирь, оставив свекрови троих малолетних детей. Там в Сибири она стала ангелом хранителем для всех заключенных, похоронила родившуюся на поселении дочку, и сама умерла на двадцать восьмом году жизни. Ее любовь к мужу была так сильна, что она, будучи глубоко верующей, говорила, что мужа любит больше, чем Бога. Почему-то на последнем утверждении Светлана делала особое ударение, хотя Борис не замечал в ней какой-то религиозности.

Борис дивился слышанному, но в его представлении это было далеко от реальной жизни. Он даже не понимал, что, рассказывая ему эту историю женской любви, Светлана говорит о себе и своих чувствах к нему. В этой истории его больше всего волновало ее завершение. Он страшился того, что его счастье со Светланой, едва начавшись, внезапно оборвется. Страх оказаться опять одному, без Светланы, один на один со своим страданием и тоской по утраченному, едва обретенному единству двух любящих сердец доводил его до изнеможения – худшая участь достается оставшемуся.

Светлана не вполне понимала Бориса и его чувства к ней, хотя почему-то считала, что видит его душу насквозь, как рентген. Она не позволяла себе думать, что Борис любит ее всецело и безраздельно. В каждой перемене его настроения ей виделся конец его любви. В каждой их ссоре – разрыв навсегда. Малейший разлад отношений, его раздражение, недовольство чем-то рушил карточный домик ее счастья, построенный из невидимой материи взаимной любви.

У них даже свадебное путешествие было не как у всех. Потому что оно было предсвадебным. Когда они уже все решили и надо было идти в загс подавать заявление, Борис вдруг впал в тяжелое раздумье. Поскольку они хотели расписаться в Киеве, то с загсом все выясняла и договаривалась Светлана. Однако ее естественная организационная оживленность вызвала почему-то у Бориса тяжелое чувство несвободы, лишение его выбора. Он ничего не понимал, но чувствовал, что, если они сейчас пойдут в загс, он всю жизнь будет считать, что она женила его на себе, и их отношения будут навеки испорчены. Может быть, они даже разведутся. Он маялся, ходил по комнате ее киевской квартиры и молчал, не отвечая на расспросы.

Был теплый весенний вечер. Завтра они идут в загс. Или не идут? Он вышел на балкон, облокотился на перила. Внизу шумел и сверкал огнями проспект. Шли люди, бежали машины… Разве он сам не мечтал об этом? Разве не хотел быть с ней вместе всегда и всюду? Что же изменилось? Почему так тяжело на душе?

Светлана с тревогой заглядывала ему в лицо: «Боря, что с тобой?» Он долго молчал, мялся, не зная, как ей все объяснить, и наконец сказал: «Я боюсь тебя обмануть… Я не могу завтра пойти. Лучше в другой раз…»

Для Светланы это была катастрофа, которую Борис плохо понимал или не понимал вовсе. Проводы на вокзале были похожи на похороны. На перроне она подала ему большой пакет: «Это тебе. У тебя скоро день рождения. Потом посмотришь…» Борису было безумно жаль Светлану. Ему было больно на нее смотреть. Он чувствовал себя страшно виноватым перед ней, но как ее утешить сейчас, когда он сам своими руками все разрушил, Борис не знал. Они сухо простились. Борис сел в поезд, и Светлана сразу ушла.