архиепископ Аверкий (Таушев) - Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета. Часть 1. Четвероевангелие

В богослужебном употреблении нашей Православной Церкви принято вообще разделение новозаветного священного текста не на главы, а на зачала, то есть отдельные отрывки, заключающие в себе более или менее законченное повествование или законченную мысль. В каждом Евангелии ведется особый счет зачал, в Апостоле же, включающем в себя Книгу Деяний и все Послания, – один общий счет. Апокалипсис – Книга, не читающаяся при богослужении, – на зачала не разделен. Деление Евангелия и Апостола на зачала не совпадает с делением на главы и сравнительно с ним является более дробным.

С течением времени первоначальный славянский текст подвергался у нас некоторой, незначительной, впрочем, русификации – сближению с разговорным русским языком. Современный русский перевод, сделанный в первой половине XIX века на русский литературный язык, во многих отношениях является неудовлетворительным, почему славянский перевод следует предпочитать ему 4 4 В настоящем издании «Руководства» все цитаты из Священного Писания приведены на русском языке по Синодальному переводу для большей понятности. .

Время написания каждой из Священных Книг Нового Завета не может быть определено с безусловной точностью, но совершенно несомненно, что все они были написаны во второй половине I века. Это ясно видно уже из того, что целый ряд писателей II века, таких как святой мученик Иустин Философ в своей апологии, написанной около 150 года, языческий писатель Цельс в своем сочинении, написанном тоже в середине II века, и особенно священномученик Игнатий Богоносец в своих посланиях, относящихся к 107 году, – все делают уже множество ссылок на новозаветные Священные Книги и приводят из них дословные выдержки.

Первыми по времени появления новозаветными Книгами были, несомненно, Послания святых апостолов, вызванные необходимостью утверждения в вере новооснованных христианских общин. Но скоро, конечно, появилась потребность и в систематическом изложении земной жизни Господа Иисуса Христа и Его учения. Как ни пыталась так называемая отрицательная критика подорвать веру в историческую достоверность и подлинность наших Евангелий и прочих новозаветных Священных Книг, относя их появление на свет к значительно более позднему времени (например, Баур и его школа), новейшие открытия в области патристической литературы со всей убедительностью свидетельствуют, что все они написаны в I веке.

В начале нашего богослужебного Евангелия в особом предисловии к каждому из четырех евангелистов указано, на основании свидетельства церковного историка Евсевия, которому следует и известный толкователь Евангелия блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский, что Евангелие от Матфея написано в восьмом году по Вознесении Господнем, Евангелие от Марка – в десятом, Евангелие от Луки – в пятнадцатом, Евангелие от Иоанна – в тридцать втором.

Во всяком случае, по целому ряду соображений можно заключить, что Евангелие от Матфея, несомненно, написано раньше всех и никак не позже 50–60 годов по Р. Х. Евангелия от Марка и Луки написаны несколько позже, но, во всяком случае, раньше разрушения Иерусалима, то есть до 70 года по Р. Х. Святой же Иоанн Богослов написал свое Евангелие позже всех, в конце I века, будучи уже в глубокой старости, будучи, как некоторые предполагают, около девяноста шести лет. Несколько раньше был написан им Апокалипсис.

Книга Деяний апостольских написана вскоре после третьего Евангелия, ибо, как видно из предисловия к ней, она служит как бы его продолжением.

Все четыре Евангелия согласно повествуют о жизни и учении Христа Спасителя, о Его чудесах, крестных страданиях, смерти и погребении, Его преславном Воскресении из мертвых и Вознесении на небо. Взаимно дополняя и разъясняя друг друга, они представляют собой единую целую Книгу, не имеющую никаких противоречий и несогласий в самом главном и основном – в учении о спасении, которое совершено воплотившимся Сыном Божиим – совершенным Богом и совершенным Человеком.

Древние христианские писатели сравнивали Четвероевангелие с рекой, которая, выходя из Эдема для орошения насажденного Богом рая, разделялась на четыре реки, протекавшие по странам, изобиловавшим всякими драгоценностями. Еще более обычным символом для четырех Евангелий служила таинственная колесница, которую видел пророк Иезекииль при реке Ховар (см. Иез. 1, 1–28), состоявшая из четырех существ, напоминавших лицами человека, льва, тельца и орла. Эти существа, взятые в отдельности, сделались эмблемами для евангелистов.

Христианское искусство начиная с V века изображает святого Матфея с человеком или Ангелом, святого Марка со львом, святого Луку с тельцом, святого Иоанна с орлом.

Святому евангелисту Матфею стали усваивать символ человека потому, что он в своем Евангелии особенно подчеркивает человеческое происхождение Господа Иисуса Христа от Давида и Авраама; святому Марку – льва, ибо он выводит в особенности царственное всемогущество Господа; святому Луке – тельца (телец – жертвенное животное), ибо он по преимуществу говорит о Христе как о великом Первосвященнике, принесшем Самого Себя в жертву за грехи мира; святому Иоанну – орла, так как он особой возвышенностью своих мыслей и даже самой величественностью своего слога, как орел, высоко парит в небе «над облаками человеческой немощности», по выражению блаженного Августина.

Кроме наших четырех Евангелий, в первые века известно было много (до пятидесяти) других писаний, называвших себя также «евангелиями» и приписывавших себе апостольское происхождение. Церковь, однако, скоро их отвергла, отнеся их к числу так называемых апокрифов. Уже священномученик Ириней, епископ Лионский, бывший учеником святого Поликарпа Смирнского, который в свою очередь был учеником святого Иоанна Богослова, в своей книге «Против ересей» (III, 2, 8) свидетельствует, что Евангелий только четыре и что их не должно быть ни больше, ни меньше, потому что «четыре страны мира» и «четыре ветра во вселенной».

Замечательно рассуждает великий отец Церкви святитель Иоанн Златоуст, отвечая на вопрос, почему Церковь приняла четыре Евангелия, а не ограничилась только одним: «Разве один евангелист не мог написать всего? Конечно, мог. Но когда писали четверо, писали не в одно и то же время, не в одном и том же месте, не сносясь и не сговариваясь между собой и, однако, написали так, как будто все произнесено одними устами, то это служит величайшим доказательством истины».

Прекрасно отвечает он и на возражение, что евангелисты не во всем вполне согласны между собой, что в некоторых частностях встречаются даже будто бы противоречия: «Если бы они были до точности согласны во всем – и касательно времени, и касательно места, и самих слов, то из врагов никто бы не поверил, что они написали Евангелие, не сошедшись между собой и не по обычному соглашению, и что такое согласие было следствием их искренности. Теперь же представляющееся в мелочах разногласие освобождает их от всякого подозрения и блистательно говорит в пользу писавших».