Пётр Червинский - Негативно оценочные лексемы языка советской действительности. Обозначение лиц

Ряд словарных статей, однако также скорее репрезентативно, а не последовательно, включает описания значений устойчивых единиц с данным словом как компонентом. Делается это в том случае, если данная единица была устойчива, употребительна и предполагала какой-то, если не полностью собственный, то несколько специфический смысл, не прямо следующий из значения определяемого слова в его сочетании с другими словами состава либо требующий дополнительных объяснений: авантюрист и п олитический авантюрист , враг и враг народа , нарушитель и нарушитель границы , к примеру.

Поскольку советский язык представлял собой живую, подвижную, изменчивую во времени и социальном пространстве, форму, можно было бы даже сказать материю, употребления языка, задача описывающего в малом фрагменте эту материю словаря, а отсюда его особенности, несколько отличалась от общепринятых и привычных для лингвистических словарей. Коротко эти особенности можно было бы обозначить следующими позициями (отчасти при таком обобщении придется кое-что из ранее сказанного повторить):

1. Статьи словаря не содержат, как правило, если это существенным образом не влияет на употребление данного слова и его смысл, примет грамматического характера. В ряде случаев также субстантивируемые и не всегда субстантивируемые прилагательные, использовавшиеся для обозначения человека, описываются в общем ряду существительных (бывших основой для описания в словаре), без специального обозначения, когда и в каких случаях они используются как субстантивированные. Предполагалось, что для поставленных в словаре задач такое разграничение не настолько важно, чтобы уделять ему специально внимание, а различение будет следовать из описаний и приводимых примеров, цитируемых по другим словарям.

2. Учитывая указанные особенности советского языка, для более адекватного представления пришлось применить ряд помет, не типичных и не общепринятых (наряду с общепринятыми), имеющих отношение к характеристике сферы и формы употребления слова, а также особенностям его коннотации и оценки. Автор не претендует при этом на точность и основательность в этом вопросе, требующем серьезного и отдельного изучения, видя свою задачу лишь в том, чтобы обозначить, скорее в рабочем порядке, и дать понять, что то или иное словоупотребление следует как-то так, а не иначе, типичным, но, возможно, что далеко не единственным, образом воспринимать. Ряд из этих помет поэтому требует объяснения.

Помета общеразг. (общеразговорное) отмечает, что данное слово в его советском употреблении не является специфичным в отношении функциональных и узуальных своих предпочтений. Оно могло использоваться как в официальных средствах массовой информации и пропаганды, так и в речи представителей советского общества, не специально привязываясь к какой-то его социальной группе. Иными словами, помета обозначает что-то вроде лексемы общеупотребительной. Но, поскольку советский язык не был единственной формой общения для советских людей, а был языком особого, специфическим образом, советской идеологией пропитанного, оценочно-речевого словоупотребления, т. е. узуса близкого к разговорности, к стихии подвижного, коммуникативно отмеченного, функционирования (даже в книжно-письменной, оценочно категоричной, экспрессивно усиленной и окрашенной, форме своей), постольку уместнее показалось эту особенность подчеркнуть пометой, специально для этого предназначавшейся.

Пометы оф.-проп. (официально-пропагандисткое) и разг.-проп. (разговорно-пропагандисткое) различают не только возможных две сферы употребления – в книжно-письменном, публично-ораторском и прокламационном либо обиходно-разговорном и более непосредственном варианте (если понятие непосредственности применимо, но, видимо, применимо, во всяком случае к языку агитации и пропаганды), – но и характер, точнее регистр, тон, коннотации и оценки. Приподнято-обличающий, скажем так, наряду с какими-то также другими, но верхнего, не нижнего тона, и откровенный, прямой, заниженный, возможно резкий и грубый, тяготеющий к просторечности, разговорности.

Особого внимания требуют еще две пометы – разг.-спец. (разговорно-специальное) и разг.-сред. (разговорно-средовое). Первая отмечает предпочтительное употребление данного слова в какой-то сфере – производственной, партийно-бюрократической либо какой-то иной, представление о которой легко выводится из описания его значения (или значений). Вторая помета обозначает, что предпочтительно либо единственно и в основном данное слово употреблялось в какой-то среде – интеллигентской, студенческой, диссидентской (?), каких-то компаний и неформальных групп. Уточнение, какой из них именно и одной ли из них, не всегда можно было бы получить из предлагаемого описания. Разработка сложного социолингвистического вопроса коммуникативно-средового распределения (пересекающегося и взаимодействующего) никак не могло входить в число разрешаемых нами задач, оставляя все это общему представлению и языковому чутью.

Остальные используемые пометы можно было бы отнести к разряду привычных и общепринятых или прозрачных в своем значении, а тем самым, не требующих дополнительных пояснений. Особый разряд составляют пометы цитируемых источников, не подвергавшихся унификации и сохраненных в их изначальном виде. Из чего следовали в ряде случаев вариативность ( прост., простореч. или презр., презрит. ; ист., истор. ), разность при обозначении общего ( прост., простореч. и разг.-сниж., разг.-прост. ) либо омонимия ( посл. – последний, пословица; гл. – глава и глагол; лит. – литовский язык и литературный, литература), снять которые автор не посчитал необходимым, поскольку изменение в цитатах искажали бы вид и идею цитируемых источников, в то время как указанные отклонения никак не мешают адекватному пониманию, к вариативности и разнообразию можно легко привыкнуть, в этом есть даже свой аромат, а омонимия снимается в минимальном контексте.

3. Дефиниции, как уже говорилось, в значительном ряде случаев имея довольно развернутый вид, предполагали дать представление об условиях и ситуациях, иногда о времени и смысловой, идейной и коннотативно-оценочной характеристике и нагрузке возможного употребления слова. В тех случаях, когда такой развернутости не обнаруживается, автору к сказанному не виделось ничего добавить. Представленное описание воспринималось как необходимое и достаточное, а что-нибудь дополнительно объясняющее и характеризующее можно было бы вывести на основе других статей словаря.