Екатерина Честнова - 100 великих русских эмигрантов

Молодой человек с головой окунулся в изучение классической германской философии – Канта, Фихте, позже – Гегеля, завел многочисленные знакомства в научной и литературной московской среде, где скоро приобрел репутацию яркого полемиста. Портрет молодого Бакунина оставил А.И. Герцен: «Бакунин обладал великолепной способностью развивать самые абстрактные понятия с ясностью, делавшей их доступными каждому, причем они нисколько не теряли в своей идеалистической глубине… Бакунин мог говорить целыми часами, спорить без устали с вечера до утра, не теряя ни диалектической нити разговора, ни страстной силы убеждения. И он был всегда готов разъяснять, объяснять, повторять без малейшего догматизма. Этот человек рожден был миссионером, пропагандистом, священнослужителем. Независимость, автономия разума – вот что было тогда его знаменем, и для освобождения мысли он вел свою войну с религией, войну со всеми авторитетами. А так как в нем пыл пропаганды сочетался с огромным личным мужеством, то можно было уже тогда предвидеть, что в такую эпоху, как наша, он станет революционером, пылким, страстным, героическим. Вся жизнь его была посвящена одной лишь пропаганде».

Однако быть самоучкой в философии Бакунин не хотел и потому собрался в Берлин, чтобы продолжить обучение уже там. Незадолго до отъезда он умудрился испортить отношения практически со всеми своими недавними приятелями. Так, В.Г. Белинский писал о нем: «Чудесный человек, глубокая, самобытная, львиная природа! – этого у него нельзя отнять; но его претензии, мальчишество, офицерство, бессовестность и недобросовестность – все это делает невозможным дружбу с ним. Он любит идеи, а не людей, хочет властвовать своим авторитетом, а не любить». В зарубежный вояж Бакунина провожал только Герцен. 4 октября 1840 г. в Кронштадте Михаил сел на пароход и отправился в Германию…

Эта поездка в Европу оказалась решающей для всей дальнейшей жизни отставного поручика-артиллериста. Вникнув поглубже в творческое наследие Гегеля, он примкнул к так называемым «левым гегельянцам», начал выступать в русской и европейской печати с критикой Шеллинга и понемногу стал стопроцентным западником, не желавшим иметь ничего общего с Родиной. 9 октября 1842 г. Бакунин написал брату Николаю: «После долгого размышления… я решился никогда не возвращаться в Россию. Не думай, чтобы это было легкомысленное решение. Оно связано с внутренним смыслом всей моей прошедшей и настоящей жизни. Это моя судьба, жребий, которому я противиться не могу, не должен и не хочу. Не думай также, чтобы мне было легко решиться на это, – отказаться навсегда от отечества, от вас, от всего, что я только до сих пор любил. Никогда я так глубоко не чувствовал, какими нитями я связан с Россией и со всеми вами, как теперь, и никогда так живо не представлялась мне одинокая, грустная и трудная будущность, вероятно ожидающая меня впереди на чужбине, и, несмотря на это, я безвозвратно решился. Я не гожусь теперешней России, я испорчен для нее, а здесь я чувствую, что я хочу еще жить, я могу здесь действовать, во мне еще много юности и энергии для Европы».

В марте 1842 г., будучи в Саксонии, Бакунин свел знакомство с известным «левым» немецким поэтом Георгом Гервегом. Сдружились они быстро и настолько тесно, что начали даже снимать вместе квартиру. Но Гервег, сильно нервировавший власти своим творчеством, вскоре был приговорен к высылке за пределы страны и решил перебраться в Швейцарию. В знак солидарности с ним уехал и Бакунин. В Цюрихе он чрезвычайно быстро оброс знакомствами в среде не просто «левой», а крайне радикальной – его приятелями становятся коммунисты. В феврале 1844-го Бакунин отверг требование русского поверенного в делах в Швейцарии вернуться в Россию, после чего был лишен дворянства, всех прав состояния и заочно приговорен к каторжным работам. 12 декабря 1844 г. это решение одобрил Николай I. Впрочем, Бакунина это обстоятельство нисколько не расстроило.

Пиком политической активности русского радикала-эмигранта стал конец 1840-х гг. Он наладил связи с левыми кругами в Париже, Брюсселе, был участником Пражского восстания 1848 г. и Дрезденского – 1849 г. После ареста в Хемнице Бакунин был приговорен судом Саксонии к смертной казни, которую заменили пожизненным заключением. Через два года Саксония выдала Бакунина Австрии, где он получил за участие в Пражском восстании уже второй смертный приговор, тоже замененный пожизненной тюрьмой. Впрочем, тут о беглеце вспомнило русское правосудие, и Австрия 17 мая 1849 г. в Кракове передала Бакунина России. Так Михаил Александрович снова оказался на Родине – на этот раз в качестве арестованного, с кандалами на руках и ногах. По его признанию, когда он увидел русских офицеров и солдат, пришедших за ним, то помимо воли испытал радость и умиление – наконец-то снова доведется увидеть Россию!..

Впрочем, Россия для Бакунина свелась к стенам тюремной камеры. Последние годы правления Николая I и первые – Александра II он провел в заключении – сначала в Петропавловской крепости, затем в Шлиссельбургской. Только в 1857 г., уступив многочисленным просьбам родни арестанта, император распорядился перевести его в Сибирь на вечное поселение. Жил Бакунин сначала в Томске (где в октябре 1858-го женился на 18-летней дочери польского ссыльного Антонине Квятковской), а с марта 1859 г. – в Иркутске.

Но Бакунин не был бы собой, если бы не совершил побег оттуда, откуда, казалось бы, он был невозможен. Впрочем, назвать это предприятие «побегом» можно только с натяжкой – скорее, ссыльный умело воспользовался заведенными в Сибири нужными знакомствами. В итоге генерал-губернатор Корсаков, сестра которого выходила замуж за брата Бакунина, выдал ему бумагу, разрешавшую свободно путешествовать по рекам Шилка, Амур, Уссури и Сунгари, а иркутский губернатор Извольский – паспорт, в котором Бакунин именовался бывшим прапорщиком, получившим разрешение на вступление в государственную службу. 5 июня 1861 г. Бакунин покинул Иркутск и месяц спустя был уже в Николаевске. Там он сел на русский клипер «Стрелок», командир которого проявил беспечность и задерживать беглеца не стал. Вскоре Бакунин перебрался с русского корабля на американское судно «Викерс», которое «Стрелок» вел на буксире. 5 сентября в японской Йокогаме ему удалось пересесть с «Викерса» на другой американский корабль, шедший в Сан-Франциско. В декабре 1861 г. Бакунин добрался до Лондона, где встретил теплый прием в лице Герцена. Так Михаил Александрович вторично стал эмигрантом, на этот раз уже навсегда.