Сергей Страшнов - Актуальные медиапонятия: опыт словаря сочетаемости

Но равновесие не бывает долговечным. Гласность – обязательно компромисс, рано или поздно разрешаемый в ту или иную пользу. Собственно, векторов развития в переходные периоды у гласности опять-таки два: восходящий и нисходящий. В первом случае такой лозунг выбрасывается правящей элитой вынужденно, в обстановке усиливающегося недовольства жизнью со стороны складывающегося гражданского общества. Однако, начиная с призыва смягчения цензуры и добиваясь на время некоторых послаблений, в итоге и пресса, и аудитория почти всегда возвращались в контролируемые рамки – не менее, а иногда и более жесткие. Примером могут послужить годы НЭПа и их исход.

И только изредка развитие гласности приводило к своей логичной цели – свободе слова. Причем последствия бывали, прямо скажем, разрушительными. По рассказам, при обсуждении на Политбюро ЦК КПСС в 1968 году проекта закона о печати мрачный охранитель М. А. Суслов изрек дальновидное: «Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу знать, кто будет вводить танки к нам?». Действительно, лишь немногим больше года разделяет принятие революционного закона «О печати и других средствах массовой информации» и распад Советского Союза. Нечто подобное происходило тогда же и по тем же причинам в странах Восточной Европы, а чуть раньше, сразу после Второй мировой войны, но с иной все-таки подоплекой – в побежденных Германии и Японии.

Впрочем, Велимир Хлебников недаром считал, что «свобода приходит нагая». Субсидируемые прежде государством СМИ в немалой степени поспособствовали уничтожению своего основного источника финансирования. Особенно быстро и остро это почувствовали в начале девяностых наименее виноватые – российская провинция. Вплоть до путча пресса на местах, в основном в противовес общественным настроениям, оставалась бастионом советской государственности. Короткого мига осенней (1991 года) вольницы редакционным коллективам хватило только на то, чтобы гордо переименоваться из «органов» в «учредители», но уже к зиме 1992-го практически перед всеми новоявленными собственниками замаячила перспектива банкротства. Средства, получаемые от субаренды помещений, от рекламы, а также подписки, никак не покрывали расходов, и журналисты вновь отправились в услужение – обычно все к тем же прежним начальникам, ставшим к этому моменту кто успешными бизнесменами, а кто опять большими административными чинами. Регионы, таким образом, от монолитного единства – с недолгой, невразумительной заминкой и минуя, по большому счету, вариант гласности – вернулись в журналистике к партийно-хозяйственному сервису.

Журналисты столичные, не успевшие позабыть свой перестроечный триумф, чувствовали себя тогда же куда уверенней. «Московские новости» усмехались: «Власть и пресса не суждены друг другу. От таких браков рождаются только уроды вроде „Правды“ прежних времен. Мы – не пара. Останемся друзьями?». Федеральные СМИ стали системой многосубъектной, и уже это оценивается как благо: «Каждый хозяин гнет свое, а мы в результате получаем больше разной информации». Но достаточно ли номинального разноречия хозяйствующих субъектов, чтобы с надеждой говорить о подлинном, а не эрзац-плюрализме? Ведь даже в начале – середине девяностых невероятной представлялась полифония мнений на одном канале, в одном издании. Так что по-своему объяснимым, внутренне подготовленным стало попятное движение к гласности, наметившееся вместе со стартом президентских выборов 1996 года. Именно в те времена А. Чубайс очень определенно заявил: «Время свободного полета для редакторов, для газет кончилось. Каждое средство массовой информации должно иметь своего хозяина». Очень скоро вновь востребованными оказались идея «единства» и вертикальная структура, поддержанные затосковавшей по утраченной политической влиятельности интеллигенцией. Вектор переломился и заскользил по нисходящей.

К тотальной цензуре все это отнюдь не приводит: скажем, регулировать печатную периодику во всем ее объеме Министерство связи и массовых коммуникаций сейчас уже не собирается. Однако и свободу слова можно назвать частичной, а если точней, – при рыночном изобилии СМИ – выборочным является сегодня прессинг. Сильнее всего он там, где сосредоточена максимальная аудитория, а значит, и главное направление информационного потока, – на общенациональных телевизионных каналах. Об этом достаточно откровенно 2 сентября 2008 года признался в интервью «Известиям» тогдашний министр И. Щеголев. А добровольные помощники больших начальников, посмеиваясь, приговаривают, что самые независимые – это те, от которых ничего не зависит, и кивают, например, на социальные сети.

Мы снова находимся в ситуации гласности, но назвать ее знакомой трудно. Любая прежняя либерализация потому таковой и воспринималась, что возникала на фоне мрачного или удушливого семи-, пяти-, тридцати-, двадцатилетия. Сегодня же интеллигенция, прислоняясь к умеренной или ограниченной гласности, в обмен на призрачный статус «четвертой власти» способна расстаться и с пугающими самостоятельностью, многообразием, и с постылой свободой слова. Жертвой это не считается, но тем не менее в речах преобладает отнюдь не шестидесятнический энтузиазм – усталое удовлетворение. И характерно, что впервые в истории гласности публицисты обращаются не к молодежи, а по преимуществу к пожилым людям.

Государственная политика по отношению к прессе всегда воплощается в форме ограничений, которые устанавливаются законотворцами или – в реальности – правительством, и свобод, которые при поддержке общества отчасти завоевывают и сами журналисты. Суверенитет СМИ измеряется степенью их социальной активности и самостоятельности по отношению к власти. По какому пути пойдет развитие СМИ в ближайшем будущем, предсказать непросто. С одной стороны, самые высокие руководители постоянно и искренне говорят о верности страны демократическим ценностям, с другой – особенно на местах – на волю прорываются вечные инстинкты начальства построить прессу под себя, сделать ее ручной. Налицо противоборство, которое в условиях нормальной нишевой рассредоточенности массмедиа вряд ли обернется тотальным единством. Поэтому, скорее всего, нас ждет сочетание характерных для разных медийных сфер плюрализма и гласности. Так что главный вопрос таков: будут ли границы последней расширяться или, наоборот, сужаться?

Список рекомендуемой литературы

Алтунян А. Булгарин – автор теории ограниченной гласности // Журналист. 2003. №9.

Алтунян А. О единстве, гласности и плюрализме // Знамя. 2001. №2.