Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлан [Альтернативный перевод]

Потом мы присели отдохнуть в тени каких-то камней. Я начал обрабатывать свои заметки и по их количеству понял, насколько громадным объемом информации о гремучих змеях снабдил меня дон Хуан.

— К тебе вернулся дух охотника, — неожиданно произнес дон Хуан с очень серьезным выражением лица. — Теперь ты зацеплен.

— Прошу прощения?..

Я хотел, чтобы он развил свое утверждение относительно того, что я зацеплен, но он только засмеялся и повторил его.

— Чем я зацеплен? — не унимался я.

— Охотники всегда будут охотиться, — сказал он. — Я и сам охотник.

— Ты хочешь сказать, что охотишься для того, чтобы жить?

— Я охочусь, чтобы жить. Я могу жить где угодно на земле.

Дон Хуан движением головы обвел все вокруг.

— Чтобы быть охотником, надо очень много знать, — продолжал он. — Это означает, что человек может смотреть на мир по-разному. Чтобы быть охотником, необходимо находиться в совершенном равновесии со всем остальным. Без этого охота превратится в бессмысленное занятие. Сегодня, например, мы добыли змейку. Мне пришлось извиниться перед ней за то, что я оборвал ее жизнь так внезапно и так окончательно. Я сделал то, что сделал, зная, что моя собственная жизнь однажды будет оборвана точно так же внезапно и окончательно. Так что, в конечном счете, мы и змеи равны. Одна из них сегодня нас накормила.

— Я никогда не находился в таком равновесии, когда охотился, — сказал я.

— Неправда. Ты не просто убивал животных. И ты, и вся твоя семья ели дичь.

Он говорил с такой убежденностью, словно видел это собственными глазами. И, разумеется, был прав. Были времена, когда вся семья питалась мясом, которое мне удавалось добыть на охоте.

После минутного колебания я спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Есть вещи, которые я просто знаю. Но не могу сказать, откуда.

Я рассказал, как мои тети и дяди совершенно серьезно именовали «фазанами» всех птиц, которых я приносил.

Дон Хуан сказал, что вполне может себе представить, как они говорят на воробья «маленький фазанчик», и очень смешно изобразил, как кто-то из них жует птичку. Следя за неподражаемыми движениями его челюстей, я буквально ощущал, что во рту у него — птичка, которую он жует прямо с костями.

— Я в самом деле думаю, что у тебя есть способности к охоте, — сказал дон Хуан, пристально глядя на меня. — Мы начали не с того конца. Возможно, ты захочешь изменить свой образ жизни для того, чтобы стать охотником.

Он напомнил мне, что я не только без особого труда понял, что в мире есть благоприятные и неблагоприятные места, но еще и обнаружил соответствующие им цвета.

— Все это говорит о том, что у тебя есть склонность к охоте, — объявил он. — Далеко не каждый способен одновременно определить и то и другое.

«Стать охотником» звучало очень красиво и романтично, но с моей точки зрения это было абсурдным, потому что охота лично меня ни в коей мере не интересовала. Я сказал ему об этом.

— Вовсе не обязательно, чтобы охота тебя интересовала или нравилась тебе, — сказал он. — Ты обладаешь естественной склонностью. Я думаю, что настоящие охотники никогда не любят охотиться. Они просто хорошо это делают, вот и все.

У меня возникло ощущение, что дон Хуан готов спорить по любому вопросу и способен переспорить кого угодно. Но он утверждал, что вообще не любит разговаривать.

— Это — как то, что я сказал тебе про охотников, — сказал он. — Мне вовсе ни к чему любить разговаривать. Просто у меня есть способности к тому, чтобы говорить, и я делаю это хорошо. Вот и все. Гибкость его ума меня произвела на меня впечатление.

— Охотник должен быть очень жестким, — продолжил дон Хуан. — Он практически ничего не предоставляет случаю. Все время я пытаюсь убедить тебя в том, что ты должен изменить свой образ жизни. Но до сих пор все попытки оказывались безуспешными. Тебе не за что было ухватиться. Теперь ситуация изменилась. Я вернул тебе твой старый охотничий дух. Может быть, он поможет тебе измениться.

Я возразил, что вовсе не желаю становиться охотником.

Я напомнил ему, что изначально всего лишь хотел, чтобы он рассказал мне о лекарственных растениях, но он так далеко увел меня от исходной цели, что теперь я и сам не знаю, действительно ли мне хотелось изучать растения.

— Хорошо! — сказал он. — В самом деле хорошо! Если у тебя нет ясной картины того, чего ты хочешь, ты можешь стать более смиренным. Давай сделаем так. Для твоих целей не имеет особого значения чему учиться — растениям или охоте. Ты сам мне об этом говорил. Тебя интересует все, что кто-либо может тебе рассказать. Так?

Я действительно однажды сказал ему это, чтобы разъяснить задачи антропологии и привлечь его в качестве информатора.

Дон Хуан усмехнулся, явно сознавая, что полностью контролирует ситуацию.

— Я — охотник, — сказал он, словно читая мои мысли. — Я почти ничего не предоставляю случаю. Наверно, мне следует объяснить тебе, что я научился тому, как быть охотником. Я не всегда жил так, как живу сейчас. В какой-то момент своей жизни я вынужден был измениться. Теперь я указываю направление тебе. Я веду тебя. Я знаю, о чем говорю, меня всему этому научили. Я не сам все это понял.

— Ты хочешь сказать, что у тебя был учитель, дон Хуан?

— Скажем так: некто научил меня охотиться, так же как я хочу научить тебя, — сказал он и быстро сменил тему.

— Я думаю, что были времена, когда охота была одним из самых величайших действий, которые мог исполнить человек, — сказал он. — Все охотники были могущественными людьми. Действительно, чтобы выдержать всю суровость той жизни, охотнику нужно было прежде всего быть могущественным.

Мне стало любопытно — уж не говорит ли дон Хуан о временах, предшествовавших Конкисте? Я начал его прощупывать:

— Когда это было?

— Когда-то.

— Когда именно? Что означает твое «когда-то»?

— «Когда-то» означает когда-то, а может быть — сейчас, сегодня. Это не имеет значения. Было время, когда все знали, что охотник — лучший из людей. Сейчас об этом известно далеко не каждому, но есть люди, которые это знают. Я знаю, и ты когда-нибудь узнаешь. Понимаешь, о чем я говорю?

— Скажи мне, это индейцы яки так относятся к охотникам?

— Не обязательно.

— Индейцы пима?

— Не все. Но некоторые — да.

Я назвал еще несколько племен. Мне хотелось привести его к утверждению о том, что культ охоты является верованием и практикой определенной группы людей. Но он избегал прямого ответа, поэтому я сменил тему:

— Зачем ты со мной все это проделываешь, дон Хуан?

Он снял шляпу и с наигранным недоумением почесал виски.

— Я делаю жест в отношении тебя, — мягко ответил он. — Раньше подобный жест в отношении тебя делали другие, и когда-нибудь ты сам сделаешь жест в отношении кого-то. Скажем так: сейчас — моя очередь. Однажды я обнаружил, что если я хочу быть охотником, который мог бы уважать себя, мне необходимо изменить свой образ жизни.