Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлан [Альтернативный перевод]

Суббота, 8 апреля 1962

— Смерть — это личность, дон Хуан? — спросил я, усаживаясь на крыльце.

Во взгляде дона Хуана отразилось замешательство. Он держал сумку с продуктами, которые я ему привез. Осторожно поставив ее на землю, он сел напротив меня. Я почувствовал воодушевление и объяснил, что меня интересует, является ли смерть личностью, или выглядит как некое существо, когда наблюдает за воином во время его последнего танца.

— Какая разница? — спросил дон Хуан.

Я сказал, что меня впечатлил этот образ. Поэтому мне интересно, каким образом дон Хуан к нему пришел. Откуда он знает, что это именно так.

— Все очень просто, — ответил дон Хуан. — Человек знания видит , и поэтому знает, что последний свидетель — смерть.

— Ты имеешь в виду, что сам видел последний танец воина?

— Нет. Человек не может быть его свидетелем. Только смерть. Но я видел собственную смерть. Она наблюдала за мной, и я танцевал перед ней, как будто умирая. В конце моего танца смерть не указала ни в каком направлении, а избранное место не задрожало, со мной прощаясь. То есть мое время на земле еще не было исчерпано, и я не умер. Просто тогда, когда это происходило, я обладал ограниченной силой, поэтому не мог понять предначертаний моей смерти. И я верил в то, что умираю.

— Она была похожа на личность?

— Смешной ты человек. Полагаешь, что, задавая вопросы, сможешь все понять. Я не думаю, что это тебе удастся, но кто я такой, чтобы говорить наверняка? Смерть не похожа на личность. Скорее, она — присутствие. Можно сказать, что смерть — ничто. И в то же время смерть — это все. И то, и другое утверждения — верны. Смерть становится тем, что ты хочешь в ней увидеть. Мне легко иметь дело с людьми. Поэтому для меня смерть — это личность. Кроме того, я склонен к таинственности. Поэтому смерть является мне с пустыми глазницами. Я могу смотреть сквозь них, как сквозь два окна. И в то же время они двигаются, как обычные глаза. Поэтому я могу сказать, что смерть пустыми глазницами смотрит на воина, исполняющего свой последний танец на земле.

— Но все это — именно так только для тебя, дон Хуан, или для любого воина?

— Для любого воина, исполняющего танец силы, это именно так. И в то же время не так. Смерть является свидетелем последнего танца воина, но то, как каждый воин видит свою смерть, его личное дело. Она может быть чем угодно — птицей, светом, человеком, кустом, камнем, туманом или присутствием чего-то неизвестного.

Образы смерти, созданные доном Хуаном, растревожили меня. Я не мог подобрать подходящих слов для вопросов и запнулся. Дон Хуан с улыбкой смотрел на меня, убеждая продолжать расспросы. Я спросил, зависит ли то, в каком виде воин воспринимает смерть, от его воспитания. В качестве примера я привел индейцев юма и индейцев яки. Сам я полагал, что именно культурой определяется то, как человек видит свою смерть.

— Не важно как был воспитан человек, — сказал он. — Все, что бы он ни делал, определяется его личной силой. Человек — это лишь общее количество его личной силы. И именно этим количеством определяется то, как он живет и как он умирает.

— Что такое личная сила?

— Личная сила — это чувство. Что-то вроде ощущения удачи или счастья. Можно назвать ее настроением. Личная сила есть нечто, обретаемое человеком вне зависимости от его происхождения. Я уже говорил, что воин — это охотник за силой. И я учу тебя тому, как на нее охотиться и как ее накапливать. И ты столкнулся с общей для всех нас проблемой — проблемой убежденности. Тебе необходимо верить в то, что личной силой можно пользоваться и что ее возможно накапливать. Но убежденности в том, что все это — именно так, у тебя до сих пор нет.

Я сказал, что он все же своего добился и что ему удалось убедить меня настолько, насколько это вообще возможно. Он засмеялся:

— Это — не та убежденность, которую я имею в виду. Два-три раза он мягко ударил меня кулаком по плечу и со смешком добавил:

— Меня не нужно ублажать, ты же знаешь.

Я почувствовал, что должен заверить его в своей абсолютной серьезности.

— Не сомневаюсь, — сказал он. — Но под убежденностью подразумевается способность к самостоятельным действиям. Чтобы прийти к этому, тебе предстоит приложить еще немало усилий. Должно быть сделано еще очень много. Ты еще только начал.

Он немного помолчал. На лице его отразилась безмятежность.

— Ты иногда до смешного напоминаешь мне меня самого, — продолжал он. — Я тоже не хотел становиться на путь воина. Я считал, что вся эта работа бесполезна. Если нам все равно предстоит умереть, какая разница — умереть воином или нет. Но я ошибался. Однако к этому заключению я должен был прийти самостоятельно. Только когда ты осознал, что неправ и что разница действительно очень велика, ты можешь сказать, что убежден. И дальше можешь продолжать самостоятельно. И даже самостоятельно стать человеком знания.

Я спросил, кого он называет человеком знания. Он ответил:

— Человек знания это тот, кто честно следовал трудностям обучения, — сказал он. — Кто без спешки и нерешительности прошел настолько далеко, насколько смог, в раскрытии секретов личной силы.

Потом дон Хуан сказал, что это — не тема для обсуждения. Он сказал, что единственное, чем я должен интересоваться, — это представлением о накоплении личной силы.

— Но я не понимаю! — возразил я. — Мне действительно непонятно, к чему ты ведешь.

— Охота за силой — дело очень своеобразное. Сначала это должно быть идеей, затем, шаг за шагом, это должно быть настроено, а затем — победа! Случилось!

— Как это происходит?

Дон Хуан встал и потянулся. Как обычно, все его суставы захрустели.

— Идем, — сказал он. — Впереди — далекий путь.

— Но я о многом хочу еще тебя спросить, — попытался задержать его я.

— Мы идем к месту силы, — сказал он, входя в дом. — Почему бы тебе не приберечь вопросы до того времени, когда мы туда придем? Там у нас, вероятно, будет возможность поговорить.

Я думал, что мы поедем на машине, поэтому встал и направился к ней. Но дон Хуан позвал меня в дом и велел взять сетку с флягами. Пока я собирал сетку, он вышел и стоял, ожидая меня, на краю зарослей чапараля за домом.

— Нужно торопиться, — сказал он.

Около трех часов дня добрались до западных отрогов гор Сьерра Мадре. День стоял теплый, но во второй его половине задул прохладный ветер. Дон Хуан сел на камень и пригласил меня сделать то же самое.

— Чем мы займемся здесь на этот раз, дон Хуан?

— Ты прекрасно знаешь — мы здесь, чтобы охотиться за силой.

— Да, я знаю. Но что конкретно мы будем делать?

— Ты знаешь, что я не имею ни малейшего представления.