Карлос Кастанеда - Учение дона Хуана: Путь знания индейцев яки

Я начал рассказывать ему все с самого начала, но он меня прервал и сказал: важно лишь одно — видел ли я его. Он спросил, как близко от меня был Мескалито. Я сказал, что почти его касался. Дон Хуан сразу оживился и на этот раз внимательно выслушал все в деталях, прерывая мой рассказ лишь вопросами насчет формы существа, которое я видел, его характера и прочего.

Было уже около полудня, когда он, видимо, узнал наконец от меня все что нужно. Он поднялся и привязал мне на грудь холщовый мешок. Он велел идти за ним и сказал, что будет срезать Мескалито и передавать мне, а я должен буду осторожно укладывать их в сумку.

Мы попили немного воды и двинулись в путь. Когда мы достигли края долины, он, похоже, секунду раздумывал, в каком направлении идти, а затем мы уже шли все время по прямой.

Каждый раз, как мы подходили к побегам пейота, он склонялся перед ним и с крайней осторожностью срезал верхушку своим коротким ножом с зубчатым лезвием. Срез он делал вровень с землей и затем посыпал «рану», как он ее называл, очищенной серой, которую нес в кожаном мешке. Бутон кактуса он держал в левой руке, а срез посыпал правой. Потом поднимался и передавал мне бутон, который я, по его указанию, брал обеими руками и клал в мешок.

— Стой прямо и следи, чтобы мешок не коснулся земли или кустов, или еще чего-нибудь, — то и дело повторял он, словно опасаясь, что я забуду.

Мы собрали шестьдесят пять бутонов. Когда мешок был полон, дон Хуан поместил его мне на спину, а на грудь повесил другой. Под конец, когда мы пересекли долину, у нас было уже два полных мешка, а в них сто десять бутонов пейота. Мешки были такие тяжелые и громоздкие, что я едва плелся. Дон Хуан прошептал мне на ухо — мешки потому такие тяжелые, что Мескалито хочет вернуться к земле. Мескалито такой тяжелый от печали при расставании со своей родиной; моя задача — чтобы мешки ни в коем случае не коснулись земли, иначе Мескалито уже никогда не позволит мне принять его снова.

В какое-то мгновение давление лямок на плечи стало невыносимым. Что-то с чудовищной силой гнуло меня к земле. Меня охватило страшное предчувствие. Я заметил, что ускоряю шаг, почти бегу: можно сказать, я трусцой несся за доном Хуаном.

Вдруг тяжесть на спине и груди исчезла, ноша стала легкой, точно в мешках была губка. Я легко подбежал к дону Хуану, который был впереди меня, и сказал ему, что больше не чувствую тяжести. Он объяснил, что мы уже покинули жилище Мескалито.

Вторник, 3 июля 1962

— Ну, кажется, Мескалито тебя почти принял, — сказал дон Хуан.

— Почему «почти»?

— Он тебя не убил и не нанес тебе никакого вреда. Он прилично тебя напугал, но в действительности не очень сильно. Если бы он вообще тебя не принял, то явился бы тебе полным ярости чудовищем. Некоторым довелось испытать всю глубину ужаса при встрече с ним, когда он их отверг.

— Если он так устрашающ, то почему ты мне ничего об этом не сказал прежде, чем повести туда к нему?

— У тебя нет мужества для намеренной встречи с ним. Я решил, что тебе лучше не знать.

— Но я же мог умереть!

— Мог. Но я был уверен, что все обойдется. Он ведь уже играл с тобой — и не сделал тебе ничего плохого. Я решил, что и на этот раз он будет к тебе расположен.

Я спросил его, почему он так уверен в том, что Мескалито ко мне расположен. Мой опыт был устрашающим; я чувствовал тогда, что уже умер от страха.

Дон Хуан ответил, что Мескалито был со мною сама доброта: он показал мне сцену, которая была ответом на вопрос. Мескалито, сказал дон Хуан, дал тебе урок. Я спросил, что это за урок и что он означает. На такой вопрос, сказал дон Хуан, ответить невозможно, потому что ты был слишком испуган, чтобы точно знать, о чем спрашиваешь у Мескалито.

Дон Хуан велел мне вспомнить хорошенько, что я сказал Мескалито перед тем, как он показал мне сцену на его ладони. Но я не мог вспомнить. Я помнил только, как упал на колени и начал ему исповедоваться в грехах.

Дону Хуану, похоже, этот разговор надоел. Я спросил:

— Можешь ты меня научить словам песни, которую пел?

— Нет, не могу. Это мои собственные слова, им меня обучил сам защитник. Песни — мои песни. Я не могу рассказать тебе, что они такое.

— Почему не можешь?

— Потому что эти песни — связь между мной и защитником. Я уверен, когда-нибудь он научит тебя твоим собственным песням. Подожди до тех пор; и никогда, абсолютно никогда не копируй песни, которые принадлежат другому, и не спрашивай о них.

— А что это за имя, которое ты называл? Это ты можешь мне сказать?

— Нет. Его имя никогда не должно произноситься, его произносят только когда зовут его.

— А если я сам захочу позвать его?

— Если когда-нибудь он примет тебя, то скажет тебе свое имя. Это имя будет только для тебя одного — чтобы громко звать его или спокойно произносить про себя. Как знать, может, он скажет, что его зовут Хосе?

— Почему нельзя использовать его имени при разговоре о нем?

— Ты что, не видел его глаза? С защитником шутки плохи. Поэтому я никак не могу свыкнуться с тем фактом, что он избрал играть с тобой!

— Какой же он защитник, если может кому-то причинить вред?

— Ответ очень прост. Мескалито — защитник, потому что доступен каждому, кто его ищет.

— Но ведь все в мире доступно каждому, кто ищет, разве не так?

— Нет, не так. Союзные силы доступны только брухо, а к Мескалито может приобщиться каждый.

— Но почему же тогда он некоторым приносит вред?

— Те, кому он приносит вред, не любят Мескалито, и все равно ищут его в надежде что-нибудь получить без особых трудов. Естественно, что для таких людей встреча всегда ужасна.

— Что происходит, когда он полностью принимает человека?

— Он является ему как человек или как свет. Когда человек наконец заслужит это, Мескалито становится постоянным. Он больше не меняется. Может быть, когда ты вновь встретишься с ним, он будет светом, и однажды даже возьмет тебя в полет и откроет тебе все свои тайны.

— Что мне нужно делать, чтобы достичь этого, дон Хуан?

— Тебе надо быть сильным человеком, и твоя жизнь должна быть правдивой.

— Что такое «правдивая жизнь»?

— Жизнь, прожитая обдуманно [12] Буквально — «с преднамеренностью» , хорошая, сильная жизнь.

Время от времени дон Хуан словно мимоходом спрашивал, как там посаженный мной дурман. За прошедший год саженец вырос в большой куст, принес семена, и семенные коробочки высохли. Наконец дон Хуан, вероятно, решил, что пришло для меня время узнать о «траве дьявола» побольше.

Воскресенье, 27 января 1963

Сегодня я получил от дона Хуана предварительную информацию насчет «второй порции», которая составляет следующий этап в традиционном обучении. По его словам, только с этой порции начинается настоящее обучение; в сравнении с ней первая порция — для детей. Вторая порция должна быть освоена в совершенстве, ее надлежит принять, сказал дон Хуан, по крайней мере, раз двадцать, прежде чем приступать к третьей. Я спросил: