Олег Гор - Просветленные не берут кредитов

Я глядел вроде на то же сооружение, но одновременно и на нечто совсем иное – слов, чтобы описать представший моим глазам объект, у меня не хватало, но я мог видеть движение, некую пульсацию и одновременно различить полное отсутствие всего, даже формы!

– Стоп, не увлекайся, – брат Пон взял меня за руку, слегка встряхнул, а затем повернул так, чтобы я глядел в сторону от Чеди Луанг.

Я моргнул, и наваждение исчезло.

– Очень хорошо, что ты это рассмотрел, – сказал монах. – Внутри ступы – Пустота. Конечно, она внутри всего, но именно тут ее проще всего увидеть и даже понять ее природу, не целиком, на что способны лишь величайшие, но хотя бы краешек…

Желание спросить жгло не хуже раскаленного железа, но я держался, только нервозно сжимал кулаки. Брат Пон, судя по хитрой усмешке, осознавал мое состояние, но не собирался облегчать мне жизнь.

– Для начала ты должен усвоить ту мысль, что Пустота, Шуньята, есть Татхата, Таковость, неотъемлемое свойство реальности, всего, что нас окружает. Что на самом деле все, начиная с Чеди Луанг и заканчивая твоим зудящим языком, не существует и возникает лишь благодаря твоему сознанию.

Я нахмурился, пытаясь осмыслить концепцию, вспомнить то, что брат Пон ранее говорил мне о Пустоте.

Но мысли отказывались выстраиваться в нужном порядке, им словно не хватало силы. Ощущение возникало такое, что я пытаюсь собрать мозаику из клочков бумаги, что разбросаны по поверхности воды и расплываются в стороны, да еще и не желают держаться вместе.

– Не старайся, не напрягайся, – брат Пон говорил мягко и продолжал держать меня за руку. – Находиться рядом с Чеди Луанг для того, кто так пластичен и уязвим, как ты сейчас, с одной стороны, очень полезно, а с другой – невероятно опасно. Слушай меня. Сознание отражает Пустоту и творит из нее, давая имена вещам и явлениям, именно оно решает, что молоко у нас белое, кровь алая, а листья зеленые, хотя во всех этих случаях мы имеем дело лишь с определенной длиной световой волны…

Я испытал вялое удивление по поводу того, что монах знаком с подобными терминами.

Хотя он уже не раз ставил меня в тупик своими познаниями.

– Поэтому, изменяя свое сознание, ты способен трансформировать все, что угодно, – брат Пон сделал короткую паузу. – Избавить себя от нечистого, приблизить к благому. Исключить недолжное, порождающее тревогу и страх, выстроить приносящее радость. Только для этого нужна точка опоры, и ей может стать лишь основа твоего бытия… сознание-сокровищница.

В этот момент я перестал сражаться за понимание, словно отпустил некий скользкий и тяжелый груз, который до сего момента изо всех сил старался удержать в руках.

– А теперь созерцай ее, – монах развернул меня обратно, лицом к Чеди Луанг. – Просто, безмолвно, не надеясь, что это что-то изменит, не воспринимая это как упражнение.

Наступил мгновенный провал, а затем я осознал, что сижу на одной из лавочек, расставленных вокруг ступы, и гляжу на нее: на уши каменных слонов, что слегка шевелятся на ветру, на склоны пирамиды, словно облитые сгущенкой цвета закатного сияния, на неровные ступени.

И все это пульсировало, точно сердце, наполненное светом, добром, радостью… и одновременно пустое.

Сколько мы просидели у Чеди Луанг, я не мог сказать, но наверняка несколько часов. Но когда мы ушли от нее, желание задавать вопросы и вообще говорить у меня пропало начисто, от мыслей, что обычно грохочут, точно автострада, остался мягко шепчущий ручеек.

Меня совершенно не волновало, куда меня ведет брат Пон, и я забыл все тревоги насчет нашего путешествия.

Мы некоторое время шли по улицам Чиангмая на запад, словно пытаясь догнать опускающееся к горам солнце. Пару раз нас предлагали подвезти, но монах всякий раз отказывался, и мы продолжали шлепать сандалиями по тротуару.

– Ват Суан Док, – объявил брат Пон, когда мы прошли через ворота в декоративной ограде. – Здесь у нас кладбище, где покоятся короли древней Ланны, и ради него сюда ходят туристы. Ну а для нас с тобой тут найдется место для ночлега.

Чуть в стороне остался настоящий город из небольших белоснежных ступ, наверняка поставленных над монаршими могилами. А у входа в главное святилище нас встретил коренастый пожилой монах в очках, и на лице его обнаружилась радостная улыбка.

Издав довольный возглас, он сделал ваи перед братом Поном, а затем слегка кивнул мне.

В ответ я поклонился так, как надлежит младшему монаху перед старшим.

– Я представил тебя как своего послушника, немого и слегка туповатого, как все фаранги, – сообщил мой наставник после того, как они со встретившим нас служителем Будды поболтали минут пять. – Поэтому тебя никто трогать не будет, но и ты лучше никуда не лезь и веди себя скромно.

В другое время упоминание о «туповатости» могло меня задеть, но сейчас я просто кивнул – магия Чеди Луанг, заполнившая меня до краев, не оставляла места для обид и раздражения.

Для ночлега нам выделили участок пола в общей спальне для монахов и выдали пару тюфяков. Поднялись же мы до рассвета, как и обитатели Суан Док, а с первыми лучами солнца покинули его гостеприимные стены.

Двинулись в том же направлении, которое брат Пон выбрал вчера, – на северо-запад.

Вскоре Чиангмай закончился, осталась позади последняя автозаправка, и потянулась узкая, на диво пустынная трасса. Солнце поднялось и начало жарить так, словно на дворе стоял не конец января, а апрельский зной.

Мне очень хотелось спросить, куда именно мы направляемся, но я терпел и молчал.

– Просто так шагать скучно, – заявил брат Пон, когда дорога начала вилять и пошла слегка вверх. – Займись делом… Вспомни осознавание пяти потоков, стань на часок своими телесными ощущениями.

Это вышло у меня с легкостью, поскольку ощущения в этот момент были четкими и сильными, хоть и не самыми приятными: болят мускулы ног, ведь пешком я вчера прошел больше, чем за последний месяц, по непонятной причине ноет спина, макушку печет, и пот катится по щекам и затылку, пульсирует боль в свежих мозолях от сандалий.

С эмоциями дело пошло сложнее, то ли оттого, что жара стала невыносимой, то ли по другой причине.

Я мечтал, просто-таки молил о том, чтобы в нужном направлении проехал хоть кто-нибудь и подобрал двух бредущих по дороге монахов, дал им место в прохладной кабине, в кузове, на крыше, где угодно…

– Теперь мысли, – к тому моменту, как брат Пон отдал этот приказ, я буквально купался в собственном поту, одежда моя наверняка намокла, глаза жгло, а сумка для подношений казалась тяжелой, словно монахи из вата Суан Док, решив подшутить над фарангом, подсунули в нее десяток кирпичей.

С неимоверным трудом мне удалось отстраниться от всего этого, сосредоточиться на том, что творилось у меня в голове: мысли текли обрывками, и вовсе не возвышенного толка, о том, что неплохо бы попить, полежать в тенечке, и вообще, куда мы тащимся и зачем я связался с этим безумным типом?