Олег Гор - Просветленные не берут кредитов

Иногда проскакивали даже идеи насчет того, что я зря три месяца работал как проклятый, на перспективу, чтобы иметь возможность отправиться в Нонгкхай…

Сидел бы сейчас у себя на балконе, пил сок, неспешно трудился на просторах Интернета.

– То, что ощущает наше тело, подобно пене на поверхности текущей воды, которая то образуется, то исчезает, – произнес брат Пон, велев мне сосредоточиться на событиях. – Эмоции – подобны пузырю, что качается на поверхности кипятка; миг, и нет его… Мысли – иллюзиям над знойной пустыней. Дела, в коих участвуем, мудрые сравнивают с сердцевиной бананового дерева, сгнивающей в один миг, а осознавание – не более чем призрак, рожденный нами же самими.

К этому моменту мне казалось, что я целую вечность бреду по раскаленному миру, что этот путь никогда не закончится, но зато через миг моя голова лопнет от жары, а ноги от боли просто отвалятся.

Так что в мысль, озвученную монахом, я вник с большим трудом.

– Ничего, ты меня услышал, – добавил он. – Шустрее, добавим ходу, а то опоздаем!

Он вправду зашагал быстрее, а я застонал и постарался не отстать, хотя ковылял точно хромая утка.

Надежды и ожидания – один из главных источников неврозов и фрустраций, тяжелый груз, что придавливает нас к земле не хуже рюкзака, набитого камнями.

Мы ждем, что события будут развиваться по определенному сценарию, а когда этого не происходит, что случается едва не каждый день, то испытываем гнев, раздражение и прочие негативные эмоции. И чем мощнее наша фиксация на том событии, на которое мы рассчитывали, тем сильнее будет разочарование и глубже душевная рана.

Самый простой способ от всего этого избавиться – ничего не ждать, не пытаться втиснуть будущее в прокрустово ложе своих представлений.

И тогда жить станет несколько легче.

Практически с рождения нас учат фиксироваться на собственном теле, считать его реально существующим предметом, да еще и объектом и источником целого вороха разного рода эмоций.

Слегка расшатать эту фиксацию помогает «растворение в пустоте».

Состоит эта медитация из трех этапов.

Первый – представить себя как можно более ярко, во всех подробностях вплоть до родимого пятна на лопатке и накрашенных ногтей на пальцах ног, можно обнаженным, можно в одежде.

Второй – начать растворять, стирать себя, представлять, что понемногу исчезают конечности, тело, волосы, голова, что остается только лишь мысль, не заключенная в грубую оболочку из мяса и костей.

Третий – чувство исчезновения нужно перенести на реальное тело.

Признак успеха – ощущение невесомости, свободы, отделенности от физической «скорлупы», в которой мы обычно находимся.

Молчание – не просто золото, а жизненная необходимость для того, кто хочет добиться свободы.

Мы не осознаем, сколько привычек и аффектов завязаны на обыкновении молоть языком. Мы несем ерунду, обманываем, ругаемся, создавая не самую лучшую карму, а вдобавок еще и укрепляем с помощью слов иллюзию собственной личности, постоянно рассказывая себе и другим о том, какие мы есть и что мы делаем.

Отвыкать от этого обыкновения нужно понемногу, постепенно, посвятить молчанию, скажем, для начала час в неделю, причем желательно не назначать его на глубокую ночь, когда мотивация к разговорам минимальна.

Затем добавить второй, уже в другой день, третий…

Когда моих ушей коснулось отдаленное гудение мотора, я решил, что мне померещилось: время подошло к полудню, безжалостный огненный шар висел в зените, а мы не видели ни одного автомобиля!

Уж не знаю, как брат Пон ухитрился отыскать в пределах Таиланда подобную дорогу…

Но оглянувшись, я увидел, что нас, дребезжа и качаясь, догоняет допотопный грузовик, а за ним вздымается полотнище серой пыли. Мысли о том, что я должен концентрироваться на осознавании, тут же вылетели у меня из головы, грудь заныла от предвкушения.

Ну неужели…

– Лучше бы ты заговорил, – буркнул брат Пон и замахал рукой.

Грузовик остановился, и стало видно, что в кабине непонятно как, но помещается человек пять. Все они мигом высыпали наружу, принялись кланяться, трещать по-тайски и делать приглашающие жесты.

– Эти ребята едут не совсем туда, куда нам надо, – сообщил монах после коротких переговоров.

Надежда моя лопнула, точно упоминавшийся не так давно пузырь на воде.

– Но часть пути они нас подвезут, – продолжил брат Пон. – Забирайся в кузов.

Судя по мощному зловонию, в грузовике обычно возили то ли навоз, то ли скотину. Сейчас же меж бортов обнаружилось лишь несколько мешков с химическими удобрениями и два деревянных ящика, внутри которых что-то погромыхивало.

Я уселся и с наслаждением вытянул ноги, мозоли на которых полопались, и из трещин потекла сукровица.

– А чего ты расслабился? – спросил брат Пон, уперев в меня суровый взор. – Продолжай!

В этот момент грузовик рванул с места с резвостью гоночного мотоцикла, так что я едва не слетел с ящика. Торопливо схватился за борт и лишь в последний момент поймал рвущееся из горла ругательство, так что оно все же вылетело наружу звуком, похожим на задушенное карканье.

Монах смеялся до слез.

Мне же было не до смеха – сидеть оказалось неудобно, жестко, а вдобавок приходилось постоянно реагировать на рывки и повороты машины, наклоняться туда и сюда, чтобы не свалиться; солнце никуда не делось, все так же терзало мою голову, и прохладнее стало лишь оттого, что слегка обдувало ветерком.

Сосредоточиться я смог, наверное, с двадцатой попытки, но все же вернулся к прерванному упражнению.

И оно будто стало ниточкой, ведущей к тому внутреннему покою, который я обрел вчера. Сделалось редким и ритмичным дыхание, мне стало наплевать на жару, на вонь от старого двигателя, даже на то, что каждое движение отзывается вспышкой боли в намозоленных конечностях.

Я всего лишь то, что я осознаю…

Пейзаж за обочинами стал интереснее – появились громадные деревья, похожие на африканские баобабы, ближе придвинулись холмы, одетые в зеленую шкуру джунглей, промелькнула речушка и прижавшаяся к ней деревушка из нескольких домов, работающие в поле крестьяне.

Ветки одного из древесных исполинов проплыли над самой головой, я ощутил запах листвы и коры, по лицу скользнула тень от листвы, на миг закрывшей солнце, и это послужило спусковым крючком.

Цельная, связная картина мира распалась на тысячи, миллионы крохотных обрывков: острый край ящика под правой ягодицей, сухость в горле, любопытство по поводу того, куда мы все же едем, легкое негодование, что не могу спросить, мягкий хруст под шинами, смех тайцев в кабине, голубизна неба и пожухлая зелень зарослей.