Вейл Оуэн - Жизнь высших миров

Вскоре всё огромное воинство перешло в состояние, соответствующее нашей сфере, и заполнило весь небосвод своими светом и славой. Они не стали спускаться к нам, но пронеслись над нашими головами, окропляя нас росою своей доброты и умиротворения — легкой, как поцелуи летнего ветерка, и в то же время исполненной силы и понимания сокровенных тайн. Всякий раз, когда эти знаки их любви прикасались к нам, мы чувствовали, что перед нами открываются недосягаемые доселе горизонты познания; а это было так необходимо для успешного осуществления нашей будущей миссии.

Некоторые Ангелы опустились на вершины самых высоких гор, куда лишь очень немногие из нашей сферы имели возможность подниматься, настолько разреженной там была атмосфера. И в тот момент там не было никого из нас. На горных вершинах пришельцы обосновались группами, окружив кольцом огромную территорию. Несколько групп оказались внутри кольца, поскольку высокие горы располагались не только по границам, но и в центре страны.

Заняв свои места, они стали перекликаться между собой с помощью музыки и пения; и вскоре вся окружающая атмосфера наполнилась звуками созданной ими гармонии. Музыка оказывала влияние и на нас, добавляя к той благости, которой одарили нас прежде их спутники. Так мать баюкает своего уснувшего ребенка, чтобы он заснул еще крепче.

Тем временем свет над горизонтом снова изменился — стал золотым и алым. Причем господствовал золотой оттенок, а алый лишь примешивался к нему. И мы поняли, что Христос уже на пороге нашего мира.

И Он пришел. Но смогу ли я рассказать о Его приходе или о славе Его Присутствия? Когда я думаю об этом, сын мой, страх и неуверенность охватывают меня. Можно ли просить придворного шута изобразить коронацию своего сюзерена: надеть колпак точно так же, как была надета корона на его царственную голову; взять в руки погремушку, как будто это скипетр; и потрясти колокольчиками, имитируя пение церковного хора? Не будет ли это похоже на насмешку над монархом? Примерно такие же сомнения мучают меня сейчас, когда я собираюсь рассказать вам о пришествии Христа.

И всё же, если бедный дурак действительно любит своего царственного господина, он сделает всё возможное, чтобы показать, как велик был его король, когда предстал перед своим народом; но в то же время он будет достаточно осторожен, чтобы заранее предупредить зрителей о несовершенстве своего будущего спектакля, ведь для серьезной постановки ему не хватает ни сценического мастерства, ни надлежащих декораций. То же самое делаю сейчас и я; и Тот, Кто создал орла для высокого полета и воробья для того, чтобы перелетать через изгородь, примет и мой неуклюжий полет, и мое чириканье, ибо я прибегаю к ним со смирением и добрыми намерениями.

Его сияние становилось всё ярче, охватывая всё большую территорию, пока мы все не оказались в этом окружении. Теперь я мог ясно видеть всех своих собратьев — даже тех, кто находился очень далеко от меня. Воздух вокруг стал золотисто-розовым, и наши тела купались в его потоках. Это Он принял нас всех в себя, так что мы оказались внутри Его Присутствия и Его Существа. Хотя мы ощущали обратное: нам казалось, что это Он вошел в нас и во всю нашу сферу. Итак, мы вошли в Христа и стали его частью. И хотя Он и так уже стал для нас всем, Его милости на этом не исчерпались, ибо Он предстал перед нами в своей внешней форме.

Я видел, как Он проходит рядом с нами, среди нас и над нами. Мне трудно это объяснить. Казалось, что в Своей телесной, видимой форме Он пребывает одновременно повсюду; и в то же время Он был один и только один. Я не могу передать это более точными словами, хотя и понимаю, что изъясняюсь не слишком внятно. Во всяком случае, так нам казалось. Подозреваю, что не все мы, глядя на Него, видели в точности одно и то же. Но каким Он показался мне лично, я вам сейчас расскажу.

Он был очень высок — примерно в два человеческих рота, но вовсе не выглядел великаном. Вообще слово «великан» было бы в данном случае совершенно неуместным, потому что Он был обычным человеком, только очень благородной внешности и телосложения. Итак. На голове у Него была корона — просто широкая золотая полоса, в которой золото перемежалось с яркими рубинами. Рубины светились алым цветом, и исходящие от них лучи не смешивались со светом золота, который был так же ярок. Это двухцветное сияние поднималось вверх, охватывая всё более широкое пространство, и отражалось от одежд парящих над нами Ангелов, от чего становилось еще прекраснее.

Его тело сияло первозданной наготой, но все-таки не было лишено одежды. Попробую объяснить вам этот парадокс. Дело в том, что слава, которую излучало Его тело, распространяясь на весь наш мир и на всех нас — его обитателей, частично отражалась от чистой поверхности наших душ, исполненных восторженного благоговения, и, возвращаясь обратно, окружала Его фигуру светом нашей отраженной любви, напоминавшим золотые доспехи. И это одеяние было по душе не только нам, но и Ему Самому. Ведь Он пришел к Нам без одежды, дабы мы узрели святость Его естественной красоты. Мы же предложили Ему взамен самое лучшее одеяние, которое только могут предложить своему Царю преданные слуги, и, опустив глаза, смиренно возложили это одеяние Ему на плечи. Это было платье, сотканное из нашей любви, ибо мы самозабвенно любили Его за доверие, которое Он нам оказал, — любили со всей нежностью и со всем почтением, на которое были способны.

Но мы видели Его славу и знали, что в Нем скрыта великая сила. И хотя у Него не было оружия, теперь на Нем была золотая кольчуга — наш подарок. То была Его любовь, ведь всё во Вселенной принадлежит Ему, и мы лишь вернули Ему то, что сами некогда получили от Него в подарок.

Ноги Его были босы, ибо то, что мы Ему дали, не шло ни в какое сравнение с тем, что мы получили от Него для себя. По этой же причине и одежда Его была не слишком длинна и едва доходила до лодыжек.

Он переходил от группы к группе, и в то же время казалось, что Он никуда не сходил с того мест в центре сферы, где впервые проявился перед нами в видимой форме. Его лицо было исполнено торжественности и сострадания, и мы могли читать по нему, как по книге. Мы знали, что Его торжественность исходит сверху — из тех неописуемых царств, где грех неведом. Сами мы только слышали о существовании этих царств. А сострадание пришло снизу, с Г олгофы. Оба потока — торжества и сострадания — встретились посередине и слились в Божественном Сыне Человеческом, прикрывшем глаза рукою от яркого света высших царств, дабы разглядеть, что они намерены сделать с человеком за его греховность; несколько капель земного греха упали на Его чело, слегка затуманив его, но лишь преумножив тем его красоту. Так слились воедино торжественность и скорбь, добавив к облику Божества оттенок возвышенной печали, ставший отныне Его неизменным атрибутом.