Рушель Блаво - Как открыть третий глаз: практика пробуждения интуиции

И теперь сами монофоны. При их чтении будьте очень внимательны, не допускайте ошибок. Если вдруг вы где-то сбились, если ошибка допущена, то положите бумажку в сторону, закройте глаза и проговорите такую ритмически и рифмически организованную фразу: «Камень заброшен за старый забор, вечность стучится в закрытые двери. Прошлое здесь познается как радостный хор. Мир темноты в тишине до конца не измерен». Как вы понимаете, эту фразу следует вам выучить наизусть. Однако если вы почувствовали, что при чтении монофона вы стали слишком часто сбиваться, то тогда, как это ни печально, придется прерваться. И какой бы день недели ни был сейчас, вам придется начать все сначала, то есть начать читать монофоны с будущего понедельника. Впрочем, скорее всего, вы без труда сможете осилить всю программу четвертой группы, группы ментальной стимуляции третьего глаза.

Что представлять в сознании, когда вы будете читать монофон? Ответ однозначен: вам нужно будет пытаться предметно представить то, о чем говорится в прочитываемом вами монофоне. На первый взгляд тексты монофонов могут показаться бессмысленными, простым набором слов, начинающихся на одну и ту же букву. Это не так. Просто тексты монофонов загадочны. Они буквально переполнены самыми разными смыслами, часть из которых вполне подвластна опредмечиванию. И не бойтесь такой вещи, как ассоциации. При попытке опредметить мысленно образы из монофона полагайтесь сколько угодно на свое воображение, рождайте самые смелые ассоциации. И тогда все у вас получится.

Итак, сами тексты.

Мост мерцал маленьким мраком в мире мирных мгновений. Мечтали о маленьких мыслях мерзкого мастера. А мастер механически, машинально мерцал у мириад малых миров и миллиардов мегамиров. Мозг молчал и мысленно молился методу мгновенного мастерства. Мимо мчался в мрачном мареве милый мальчик. Мальчика милого манили мирские мазки на мудрой миле макраме. Марка местная мнила море мостом между мирами. Миры меры мнили марку местную мороком. И морок мнил миры и марки мерилом мрака. Молили о мене мрака на морок. Мнили мрак маркой морока, а марку морока мнили мраком. И манили места. Монета мчалась к мысу мудрых мыслей, мыс мудрых мыслей молчаливо махал маркой местной. Марал мчался к морю, моля о мире миру. Мастер и механик мешкали у мешков с мылом. Мыло было мерзким. Могучий мир мощно молчал у мастера в мешке с мылом. Мнилась морская медуза, мчащаяся к мысу мудрого механика. Мешки мычали. Мухи мыли мозг молчаливого Макара. Местность манила мысленной маркой местного мрака. Мрачно мешки махали мучную милость. Милостив мрак к малым и милым мостам. На мостах малых и милых мокнут от мрака мирные мешки с мылом. Мыльные миры молчат и мнят миры мрачные мерилом мерного морока, мостами мерцающего между милями молчащих меринов.

Новые нивы нелепо направлены в незнакомую нелепость невинного направления новых нив. Настоять на наших народах, наливая наливку в новую народность, ненужно находящуюся на наклонной низменности нужного накала наглых навесов над нахальной направленностью названий наушника, настырно налипающего к наставникам невыносимого названия нового направления. Нас нелепо находили на насыпи. Насвистывали нам находки наставленных небом и новью накрытых народностей. На нас направляли ненасытные напасти. Набивались на непостижимые нахальства небес, находящихся над невинными налогами новейшего направления никудышных нарывов. Никудышные нарывы неслись на нивы новых наставлений, нелепо находя на наклонных народа навыки невидящего нахождения нетрезвых нелепостей. Нашумевшие нахалы нахально направлялись на невольную ненужность нелепого нарыва новейшего наставления низменности, наклонившейся к навесу, находящемуся на ненасытном и ненавистном наклоне неба. Накрывали ненависть. Направляли настороженность нервного нахождения, наваливались на наушники. Невинно находили нужные нивы над ненужными небесами. Набрасывались на находки невыносимого и нудного нагромождения нашего нахальства, нужного и ненужного, ненавистного и настырного. Нелепого в наставлении.

Тянули тишину к таинственным туманам. Терпели торможение тонких теней. Торопились тормошить тысячи и тысячи тайных треволнений. Тушили торфяники. Торфом тянуло в творимые ткани. Травами травили тонкое терпение таинственных толщ тишайшего томления тонкого танка. Танк тонкий тянулся к типам туманного тысячелетия, тревожа траву, тихо таящуюся у торпед. Три танка тонких толпились в тишине таинственного тумана, торопя травяное тысячелетие. Тирада толкала тень к трубе тоскливого товара, терпящего трудности там-то и там-то. А там и тут толпы трудящихся трудились трудом тенистого трепета. Тут тенистый трепет торопил толпы трудящихся. Там таинственный трепет тормозил толпы трудящихся. И тут, и там тени тихо ткали ткань. Тесты трезво теснили тишину к тайне терпящего томление тусклого трамвая, тревожащегося о трудностях трудолюбивых тружеников. Тени тянулись к трепету трепетно, травы травя травянистой тушью. Тысячи трав тишиной торопились травить тоску тишайшего танка, торопившегося травами к тусклому торможению таинственных туманов, тянущихся от томления к требованиям тянуть ткань к тысячелетию таинственного триумфа, торопящегося творить творение творчества на тайне тайного таинства. Три трепета трепетали у трех творимых твердью трений и трех травяных твердей, томимы тремя таинственными твердынями.

По пути пределов пустоты, парящей по параметрам пытливого праха, пускающего память по пламени племенных поступей постного прилавка, полного пустующими пятнами пегого прожитого по периметру порванных по памяти пыток. Песня пелась по памяти. Память о прошлом пыталась поститься при посредстве и при помощи папирос, пылающих прозрачно по правилам переднего парада. Плевок полетел по пути пережитков, постигших понятия парящего прямо по плоскости пытки пельменями покладистого порядка. Правильно понятый параграф пытался под пыткой прийти к пределу помутневшего от пота пятиконечного плевка. Плыли по протоке, пели песню о порядке прошлого, понимающего и порядок прежних программ, пытливо потребовавших при первом препятствии порошей и пургою путь поправить. Правильно пыль правдиво пыталась пьяную память помять по прошествии пяти порядков, пятнадцати поучений, пятидесяти приношений. Пятьсот было памятников на программе построения полноценных положений первых из пяти продолжений пятнистых порождений прошлого. Прежняя порядочность пылала поименным перечислением подавленных по прошествии пятидесяти поклонов пережитков. Плели по планам путь, приближенный к полу и к потолку. Пока проигрывали, полюбовались полноценным переживанием прозрачности.