Дипак Чопра - Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

– Когда она подаст документы в университет, пошлите туда запись ее выступления, — сказал один из них. — Это откроет ей дорогу в любое заведение Лиги Плюща.

Все наши дети занимались американскими видами спорта. Наш сын Бхарат играл в бейсбол, баскетбол и теннис, дочки — в теннис, софтбол и немного в хоккей на траве. Один раз, когда мы с детьми ездили в Индию, Прия захотела поиграть с двоюродными братьями и сестрами в крикет и, ударив по мячу, тут же бросила биту и кинулась бежать, как положено в софтболе. Братья подняли ее на смех.

Думаю, наши попытки ассимилировать детей оказались вполне успешными — настолько, что Бхарат, страстный фанат бейсбольной команды «Бостон Ред Сокс», сказал мне как-то раз: «Мне бы полагалось считать главным врагом пакистанскую крикетную сборную, а для меня главный враг — “Янки”!»

Когда он учился в Нью-Йоркском университете, то жил на одном этаже примерно с девятью индийскими студентами. В первый же день к нему постучалась девушка-индианка и спросила, откуда он.

– Из Бостона, — ответил Бхарат.

– Нет-нет, откуда ты на самом деле? — спросила девушка.

Тут он решил, что понял ее.

– Из Вестона, это под Бостоном.

Тогда девушка объяснила, что хотела узнать, из какой области Индии приехала его семья.

– Родители из Нью-Дели, — сказал тогда Бхарат.

Вскоре он обнаружил, что другие юные индийцы, его соученики, считали, что быть индийцем — значит говорить на родном языке и знать популярные болливудские фильмы и индийскую музыку. Всего этого Бхарат не знал и не умел. Для него быть индийцем значило разбираться в мифологии и сохранять тесную связь со своей индийской родней.

Для Прии обрести национальное самосознание означало стать вегетарианкой. Миллионы индийцев не едят мяса, однако это всегда было личным делом каждого. Например, в индийских ресторанах очень часто подают много мясных блюд. Пока наши дети были маленькие, они ели мясо. Но подростком Прия сначала перешла на курятину и рыбу, а после поездки в Индию в 1997 году окончательно стала вегетарианкой. Ее интересовала карма животных, и для нее решение не есть мяса — это своего рода личная молитва. Можно сказать, что это специфически индийский ход мыслей.

Дома у нас говорили по-английски, и это казалось естественным: ведь именно на этом языке с детства говорили мы с Амитой. Мы не требовали, чтобы наши дети учили хинди. Однако когда нам хотелось обсудить что-то по секрету от детей, мы переходили на хинди. Это был наш тайный язык, однако оказалось, что у этой привычки есть свои минусы.

Во время одной поездки в Индию мы с Амитой в магазине обсуждали, сколько мы готовы потратить на красивый настенный коврик со сценой охоты. Продавец назвал цену. Амита повернулась ко мне:

– Йе хамара бевакуфбана ре! — сказала она на хинди, что значит «Этот парень за дурачков нас держит!»

Я улыбнулся ей и вполголоса напомнил:

– Мы в Индии. Этот юноша говорит на хинди лучше нас с тобой.

Продавец стоял и ухмылялся, глядя на нас. Я сказал, что мы пойдем погуляем, подумаем и скоро вернемся.

– Нет, — ответил он, — останьтесь, пожалуйста, я сейчас вернусь.

И через минуту вернулся с чаем и печеньем.

В общем, коврик теперь красуется на стене нашей гостиной.

Думаю, все родители-иммигранты тревожатся, хорошо ли приспособятся к американской жизни их дети, особенно если уже по их внешности заметно, что они принадлежат к другой культуре — как видно это по лицам наших детей. Так что нам с Амитой было приятно, что наши дети уже в пределах одного поколения стали почти совсем настоящими американцами.

Они не говорили на хинди, поэтому им было трудно общаться с индийской родней, и тогда они освоили так называемый «хинглиш» — уличный жаргон, в котором английский и хинди перемешаны в каждой фразе; детям он почему-то дается легче всего. Во время поездок в Индию дети поначалу терялись от того, какой любовью окружали их в большой семье. Им было трудновато привыкнуть, что все хотят их обнять и расцеловать. Двоюродные братья и сестры прозвали их «ABCD» — это сокращение от «American-born confused desi» — «родившиеся в Америке бестолковые desi», то есть индийцы.

Смотреть, как наши дети приспосабливаются к культуре, в которой нас воспитали и которую мы хотели им привить, было несказанно интересно. В Индии все было для них новым и незнакомым, особенно еда. Мы уговаривали их по крайней мере все попробовать, даже то, что продавали разносчики на улицах, а в результате у них неизменно приключалось расстройство желудка — что частенько бывает, когда турист из развитой страны приезжает в развивающуюся. В Дели эту хворь называют «делийским брюхом», в других краях — по-разному: «местью Монтесумы», «ацтекской пляской», «гонконгским псом», «пунским сортиром», «касабланкской напастью», а в России — «приступом троцкизма». Когда эта неприятность приключилась и со мной, я понял, что стал истинным американцем.

Детям нравилась вся эта красочная индийская экзотика, однако кое с чем они никак не могли примириться, особенно с бедностью. В США нищету легко скрыть, американцам повезло: нам почти никогда не приходится прямо иметь дело явной, откровенной нищетой. А в Индии все не так, и детям было трудно это понять. Они были из общества богатства и изобилия — а тут видели, как их ровесники живут прямо на улицах, прикрываются грязными лохмотьями, выпрашивают крохи съестного. Однажды, когда мы притормозили у светофора, машину окружили чумазые ребятишки, один тащил на руках грудного младенца, и они совались в машину и выпрашивали хоть несколько рупий — сущие гроши на наши деньги. Как объяснить такое детям, которые выросли в Америке, да так, чтобы они что-то поняли?!

Кроме всего прочего, нам было трудно, потому что мы и сами не знали верного ответа. Когда растешь в Индии, бедность воспринимается как что-то само собой разумеющееся, неотъемлемая составляющая жизни, с течением времени ее вообще перестаешь замечать. Однако когда возвращаешься в Индию, пожив в Америке, впечатление получаешь сокрушительное. К такому невозможно подготовиться. Моя коллега и приятельница Гита Вилд с мужем Найджелом были в Индии во время праздников и поехали в Агру посмотреть Тадж-Махал. Какой-то малыш пристал к ним и требовал купить у него деревянных верблюдиков с блестками. Бежал за Гитой, теребил ее за рукав. Она хотела его прогнать.

– Тогда он остановился и поглядел на меня, — вспоминала Гита. — Этот кроха лет десяти, с огромными карими глазами, сказал: «Для вас это сущие гроши. Вам это ничего не значит. А для меня это счастье».

Она купила двух верблюдиков.

Мы часто обсуждали с детьми, насколько случайны обстоятельства нашего рождения. И объясняли, что есть вещи, которые мы не можем контролировать. Родись тот нищий попрошайка в другой семье, и жизнь у него сложилась бы совершенно иначе. И мы по возможности старались, чтобы дети чувствовали, что некоторым образом ответственны за судьбу этих людей.