Виктория Прессман - Правда о маяках. Книга тамплиера

© Виктория Прессман, 2021

ISBN 978-5-4498-2681-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Теплый ветер североморского нижнеземья сделает нежной и бронзовой кожу и надует паруса. Экс персиковые шорты трансформируются в потерто зеленые; дурак, шут, Le Fou перерастет себя и выберет путь мага, вернувшись из небытия к жизни, хотя быть может и променяв фантик на непогоду, а ангельскую природу заземлив. Лев Святого Марка передаст эстафету Тельцу Луки, а ветер как всегда, как и прежде, будет шелестеть в ветвях деревьев «любовь».

Экс персиковые шорты, – так называла мои любимые потертые персиковые шорты экс пассия, я когда-то купила их в Риме, в Бенеттоне, и носила несколько лет кряду, цвет их от времени стал потерто персиковым. Я носила шорты с кожаными кроссовками адидас, подростковой моделью темно синего цвета с адидасовскими полосками. Похожие кроссовки носили в советское время. Я купила адидасы в Иерусалиме, поднималась в них на Фавор, заносила их практически до дыр. Они сгорели в абхазии, в огне костра вместе с мусором, зимой, после рождества, когда цвели мимозы. Шорты я выбросила перед отъездом в Голландию, когда купила себе новые зеленые серферские шорты. Следующими любимыми кроссовками после адидасов стали New Balance, которые я купила в Солсбери, когда работала там на рождественской ярмарке от Свято Елизаветинского монастыря. Купила я их по скидке в магазине TK Makks. Во время сезонной работы в Голландии кроссовки эти заносились до дыр, я купила себе новые, но они оказались подделкой.. И пока что на замену тем любимым Нью Бэлансам ничего не пришло.

Да, любовь, любовь, говорят, она помогает изжить в себе рабий зрак. На небе над Северным морем, в Нордвайке две пентаграммы, созданные самолетами и взаимодействием воздуха и воды: Голландский герметизм и магия труда в действии.

Трудовые артели: лейденские ткачи, цветоводы, строители кораблей и лодок, создатели печатных станков и серебряных дел мастера. Работа руками подключает к первоисточникам древнего позабытого величия человека.

Я работаю на самой низкооплачиваемой сезонной работе, и она немного напоминает камино сантьяго. Каждый день новое преодоление, новая радость незнакомого бытия, очищение, смирение и открытие. Камино чистило ноги, а труд по сбору цветов и упаковке мяса и рыбы чистит руки и душу.

Как будто погружаешься сквозь ткань цветка в нутро мироздания, трогая мясо, рыбу, корнеплоды, соединяешься с материей, погружаясь в нее руками, в эту плоть бытия, мертвую и живую одновременно плоть похоти. Конечно, как и в камино, меня не миновал переходный этап заземления, вхождения и адаптации, когда соглашаешься на все тяжкие, этакая болезненная трансформация, во время которой перемещаешься из одного измерения в другое, после чего все становится легким и начинают правильно работать нужные механизмы.

Хотя, конечно, были моменты, когда буквально все в моей новой жизни было настолько несносным, что спасало море, прогулки на велосипеде, коффи шопы, парки, сфинксы, дюны, цветы и птицы, спасали воспоминания о свободе Камино, о дыхании дороги и надежда, что я в этом качестве не навсегда. Иногда я делала себе подарки – например, первый шариковый паркер оранжевого цвета, купленный во время велопрогулок по центру Амстердама.

Спасали меня от тяжести рабских будней и занятия джазом в Антверпене, куда я ездила раз в неделю на автобусе. По мере перемещения из нижних земель в Бельгию, света становилось ощутимо больше. На въезде в Антверпен меня встречала статуя Гермеса с кадуцеем в руках, ракушка Сантьяго рядом с собором, в котором хранятся оригиналы Рубенса, напоминала о верности пути.

В один жаркий летний день после занятий джазом с моим учителем мулатом я сильно напилась бельгийского трипла. Потом все искала сама не зная чего, спрашивала в баре, «где тут у вас что-нибудь личное, местное (personal, local)». В итоге заснула на лавочке в еврейском квартале. Словно призраки проезжали ортодоксальные евреи на велосипедах вдоль витрин алмазных магазинов. Уже под утро я купила билет на ближайший автобус до амстердама и обнаружила в сумке забычкованный косяк, который помог снять похмелье. После месяца рабского обезличенного труда, курения, влюбленностей и постоянных стычек с соседями поляками, мне опостылела эта реальность и механическая сезонная работа. Постоянство, с которым я забывала, где припарковала свой велосипед, являлось следствием количества косяков на единицу времени и пространства.

Но что-то во мне говорило, мой внутренний учитель, что надо продержаться еще, прыгнуть немного через голову, и тогда станет сверх хорошо, и спадут старые цепи и оковы. В домах, где я жила, были постоянные попойки и пьяные драки, я занималась изгнанием демонов. Мне помогали ветер, тучи, сороки, утки, кукушки и скворцы. Я изгоняла одних демонов, но тут же приходили другие. Поляки, – мерзкий примитивный трусливый народец, поклоняющийся курве и чреву. С ними я не находила ровным счетом никаких точек соприкосновения несмотря на то, что я старалась и на то, что мой прадед был поляк. На работе меня унижали и относились к нам немного как к рабам, дешевой рабочей силе без мозгов. Поляки быть может были такими, они всячески подыгрывали образу нищих бедных людишек, но не я, я пыталась держаться достойно и сохранять свою самоидентификацию. Я меняла места работы и жительства, влюблялась и ненавидела. Константами оставались дальние прогулки на велосипеде, общение с природой, море и звезды, символы и сакральные центры. Иногда я плела косы тишины, сидя в маленькой комнатке и слушая птиц, это было в редкие минуты покоя, до того, как возвращались демоны.

В целом все напоминало реальность игры на выживание, что-то вроде голодных игр. Я даже купила майку Hunger Games с сойкой пересмешницей в лейденском секонде. Люди вылетали с работы за прогулы, опоздания, попойки и употребление наркоты.

Я была пиратом – сезонником. Путь к морю всегда лежит через сушу. Польско-голландский излом. Мало спать, мало есть, много работать и ездить на велосипеде. Износ исцеляет, затягиваются старые раны. Как и в Камино, предельная усталость порождала запредельный покой. Как и дорога, реальность сезонной работы нижнеземья раскидывала людей в пределах одной страны, мы расставались без боли, не прощаясь, и никогда больше не видели друг друга.