Лена Кундышева-Солнечная - Живи в радости всегда!

Тогда же, в конце первого курса института я познакомилась с парнем, которого здесь назову именем Юлий. Через месяц его призвали в армию. Мы так и не успели за тот месяц поцеловаться ни разу.

У него были белокурые волосы, горделиво посаженная голова, всегда смотревшая свысока на всех окружающих, прямая осанка, спортивная фигура, голубые глаза, необычный тембр речи, который я и через тридцать лет по телефону узнала бы, в общем, это была моя первая любовь.

Я так думала тогда.

Сегодня, понимая так много, как понимаю сегодня о любви, признаю, что в нём как в зеркале, я видела свою гордость. Тогда я не знала, что гордость – это – наказание, а не благо. Я тогда считала это достоинством.

На стене в спальне у меня всегда с рождения висела фотография – репродукция картины «Незнакомка». Прямая осанка, сдержанность, высоко поднятый подбородок, взгляд сверху вниз —я всегда считала «Незнакомку» эталоном для подражания, раз она висит над моей кроватью.

И, видя свои детские фотографии, я узнаю эту проекцию. Каким образом проекция всего лишь фотографии откладывает отпечаток на характер человека – это, с одной стороны, кажется загадкой, а, с другой – абсолютным откровением и пониманием.

Войдя сегодня в дом любого чело (на) века, даже если он молчит, я с точностью до девяноста девяти процентов, глядя всего лишь на обстановку и на стены, могу рассказать о нём и о его детстве почти всё. Потому больше не хожу по гостям. Если мне нужно с кем-то увидеться из друзей, мы гуляем и общаемся, как правило, в лесу.

Одним словом, Юлий был моим идеалом красоты, ума и мужественности – гордыни и гордости. Кстати, он был первым, кто рассказал мне о содержании Забавного Евангелия и о Библии.

У него ещё очень весёлый характер, он балагур, великолепно играет на гармони, веселит свое окружение – в общем, я влюбилась. И эта платоническая романтическая любовь стала моим самым большим страданием в жизни на следующие двадцать пять лет, пока я не избавилась сама от гордыни и гордости. Только тогда я осознала, что этот брак был бы моим самым сильным наказанием.

Но замуж я вышла за другого, обидевшись сначала на Юлия за то, что, вернувшись из армии, он не пришёл сразу ко мне, а поехал приводить себя в чувство к себе домой. Потом он обиделся на меня за то, что я обиделась. А гордый, страдая, к сожалению, не прощает эмоций другому. А когда оба такие – это беда для общества и всего окружения.

Мы встретились через неделю после нашей двухгодичной разлуки на свадьбе у моей подруги, где в меня влюбился другой парень, назову его Вячеславом.

Вот так мои амбиции открыли новую страницу в моей истории, не закрыв старой.

И, испытывая впоследствии чувство вины к одному созданию, называя это «безответной любовью», мы наказываем и себя, и всех остальных участников этой игры под названием «несчастливая личная жизнь на планете Земля».

Конечно, писать об этом сейчас мне несколько трудновато, поскольку я уже не могу вспомнить всю ту степень своих страданий и душевной боли, которые испытывала тогда, ибо очень долгое время я даже не вспоминала об этом. Стёрла всё, простив его и себя за ошибку своего замужества от нелюбви к себе и очень низкой самооценки, заложенного понимания любви как жертвенности. Прощая, отпуская, я отпускаю и прощаю навсегда. И нет пути назад. Вспоминать о своих годах в браке без любви со своей стороны сегодня, будучи свободной от этой привязанности, это совсем не то, что было тогда.

Если ты не любишь себя, кто же тебя самого-то полюбит?

Ты встречаешь своё «зеркало» с такими же родовыми программами и страдаешь ещё больше.

Сострадание – это страдание вдвоём или, лучше сказать, одиночество вдвоём, страшная вещь.

Но, зная, что мы способны влиять не только на свой будущий сценарий, но и на прошлое, я непрерывно отправляю всему своему опыту прошлого свет и любовь, а всем участникам этой игры по моему освобождению и просветлению – низкий поклон за то, что сумели сделать то, что сумели. Особенно – за нанесённые боль и страдания. Иначе я бы так ничего и не поняла.

Сколько же нужно намучиться человеку, чтобы понять, что все ситуации осознанно ли, либо неосознанно, он создаёт в своей жизни сам – сама. И, пока душа не прошла своих духовных уроков, лучше не рожать детей и не связывать себя никакими узами, обещаниями, которые могут быть крепче алмазной проволоки. Это и так называется в этом мире – мире «наоборот» – браком (вещь, далёкая от совершенства по словарю).

Всем, кто не прошёл подготовку жизнью для того, чтобы совместно с другим тянуть эту лямку, называемую совместной жизнью, я бы не советовала активно стремиться к получению этой медали: «за мужество».

Но это сейчас. А тогда всё было иначе. В любом случае, это сегодняшнее видение всех тех процессов, тогда же это были одни мучения.

Один, обиженный на судьбу и родителей человек встречает такого же другого, ибо подобное тянется неосознанно к подобному, и начинается новая игра.

Мой отец много пил, в последние годы я практически его не видела трезвым вообще, пока он не положил себя в постель со словами, что его отец, дед и прадед умерли в возрасте семидесяти лет, значит, ему осталось всего шесть лет жизни, и вставать с постели он смысла не видит – всё равно скоро умирать.

Так, практически здоровое тело (не считая вреда, нанесённого алкоголем) было им самим и убито в апатии и депрессиях последних лет. Параллельно с унынием приходят агрессия, гнев той же силы, что и глубина страданий.

Маятник гнев-страдание.

Этот опыт, наблюдение за которым в своей близкой реальности привёл меня к пониманию, что все болезни идут от характера, а характер наследуется по роду, и каждая черта характера, каждая ошибочная мыслеформа приводит к пробоине на физике тела, был необходимым этапом для моей последующей работы над собой.

Ухаживать за ним было невозможно. Мозг превратился в воду. У него осталось сознание трёхлетнего ребёнка. Он кидался стульями, ломал мебель, сворачивал трубы, когда никого не было, а когда мы с сестрой приходили —притворялся лежачим и несчастным, крича от гнева так, что тряслись стены, а у меня ноги врастали от страха в пол, и я не могла сдвинуться с места от шока.

Он в жизни всегда страшился двух вещей – попасть в психиатрическую больницу и глотать трубку для проведения анализа желудка на сок.

За два года до смерти он прожил в стационаре полтора года, поскольку без сильных препаратов, которые нигде нельзя было достать, только в больнице их выдавали, жить рядом с другими людьми он уже не мог, он был опасен. Вернее, с ним уже никто не мог находиться рядом.

За полгода до ухода его выписали на недолго из больницы, это время для меня было тем, что называют люди адом.