Нина Мелентьева - Я вернулся, папа. Том 3

–Я знаю, что сам виноват в своем исчезновении, и не скрываю этого,– рухнув на стул, я закрыл лицо рукой, пряча слезы. – Но я не сбегал, папа. Просто я попал в такую ситуацию, из которой все это время пытался выбраться. Я не мог вернуться раньше. Просто не мог… А теперь можешь вызывать психиатров или еще кого там требуется, потому что не могу сказать тебе что со мной на самом деле произошло, и никому не скажу. Пусть они запрут меня в какой-нибудь больнице и делают что захотят. Я просто не могу больше. Я… я чувствую себя здесь лишним.

Отец, наконец, оторвался от моего созерцания, и, достав их бара бутылку с коньяком, налил себе полный стакан. Залпом выпил и, не поморщившись, налил его снова.

–Значит все, что ты говорил следователю – это была ложь? Хоть что-нибудь из всего этого было правдой?

Я отрицательно покачал головой, и опустил руки на колени, пустым взглядом уставившись на бутылку с коньяком.

–Ты… ты понимаешь, что это не то, что можно скрыть?– он как-то нервно махнул рукой на шрамы на моем плече, а сам продолжал смотреть на звездочку на груди. С его познаниями о медицине, он знал что под ней находится, и все еще не мог смириться.

–Я постараюсь от них избавиться,– я вспомнил о том средстве, что дала мне женщина в Алисандрии, и которое я захватил с собой. Оставалось только надеяться что оно не испортилось.

–От таких шрамов нельзя избавиться!– отец перегнулся через стол, и стал рассматривать шрам на моей щеке. – Я даже не уверен, что пластические хирурги смогут избавить тебя от этого.

–Он мне не мешает. Зато отпугивает ненужных людей,– я пожал плечами, и, потянувшись к стакану отца, подцепил его пальцами. Придвинул к себе.

–Джейкоб,– отец нахмурился.

–Папа, мне надо успокоиться. Ваша валерьянка мне не помогает.

–Я не позволю ребенку…

Я отвел руку со стаканом, которую отец хотел перехватить.

–Папа, я уже не ребенок. Прости, но я вырос,– залпом выпив коньяк, я удивился тому, что он был, по сути, не так уж и крепок, как я думал раньше. Приходилось мне пить и более ужасные вещи в том мире. Спокойно вернув пустой стакан на стол, я отодвинул его обратно к бутылке.

Тяжело вздохнув, отец покачал головой.

–Ты можешь хотя бы сказать как получил их?

Я прикусил губу, решаясь на рассказ. Было вообще тяжело думать на одном языке, а говорить на другом. Едва не заговорив на том языке, я вновь закрыл глаза.

–Я разбился о воду. Упал метров с пятидесяти на бок. Ремни на маске лопнули и разорвали щеку. Вся правая сторона было переломана… Папа, сядь! Иначе я ничего рассказывать не буду вообще!

Терпеливо дождавшись когда отец сядет, я прикрыл глаза, вспоминая то свое состояние, когда разбился.

–Голова разбита в двух местах, ребра,– я коснулся шрамов напротив ребер. – Плечо, локоть, пальцы на руке, бедро…

От воспоминаний о тех травмах меня затошнило, и я выдохнул.

–Нож от гидрокостюма в коленке. Что бы переломы срослись правильно, им пришлось… Папа, я не хочу этого вспоминать,– по щекам вновь покатились предательские слезы, и я лишь на миг удивился тому, что отец придвинул ко мне полный стакан с коньяком. -Я хотел умереть. Я не дурак, и знаю, что если не выдержали кости, то, что могло случиться внутри меня, было бы смертельным. Я просил убить меня!

Тряхнув головой, я выдохнул, и уставился на шрамы на руках от мечей и от своей несдержанности.

–Остальное просто порезы.

–А этот?– отец кивнул на звездочку, и я машинально прикрыл ее ладонью.

–Этот от ножа.

–Но…

Я отвернулся, давая понять что не стану рассказывать как его получил. Да даже если бы смог рассказать, то не стал бы этого делать. Не смог бы признаться отцу, что променял его на другого человека. Простите меня, Комоло, я не могу ему рассказать о вас. Я должен вас забыть. Даже не так, не забыть, а научиться жить без вас.

–А спина? Что со спиной? Это ожоги!

–Нет,– я лихорадочно затряс головой. – Это просто розги.

Посмотрев на отца, я вдруг отшатнулся, испугавшись. На него было страшно смотреть. Он в раз как-то словно постарел, осунулся, и в его глазах стояли слезы.

–Прости меня, папа, я не хотел пугать тебя,– поднявшись, я подобрал рубашку и, натянув ее, молча поплелся в свою комнату. Рухнул в кровать и тоскливо уставился на слабый отсвет луны. Господи, как же я буду здесь жить дальше? Это там я мог появиться и никто не стал бы удивляться моему появлению вообще, никто не пытался выяснить что у меня за шрамы и от куда, кто я был раньше и что делаю там-то или там-то. Было все безумно просто, хочешь жить – борись! А здесь за само то, что я буду бороться – меня уже не оставят в покое.

В комнату вошел отец, и я поднял голову.

Бросив на стол новую рубашку, он уставился на меня.

–Я попытаюсь сделать так, что бы они оставили тебя в покое. У меня есть кое-какие связи и я воспользуюсь ими, что бы избежать медицинского освидетельствования, но потом нам придется переехать.

–Зачем?

–Что бы ты мог с чистого листа идти в новую школу.

–Мне осталось учиться всего год, папа. Потом институт.

–Джейкоб, я…

–Папа, мне плевать что они подумают обо мне, и что я могу напугать их своим лицом. Я не собираюсь из-за этой царапины терять друзей и полностью менять свою жизнь.

–Тебе будет тяжело, сынок.

–Не сломаюсь,– отвернувшись, я прислушался к слабому шуму на улице. – Там кто-то приехал.

Отец заскрипел зубами и выглянул в окно.

–Журналисты. Уже пронюхали.

–Пошли их куда подальше. Я слишком устал что бы сейчас с ними разговаривать.

–Тебе нельзя вообще с ними говорить. Они хуже ищеек.

–Вот и пошли их к чертям. Вызови охрану, если они будут настаивать. Пап, я правда устал.

Последовавший за этим месяц был самым ужасным, что я вообще мог себе придумать. Поездки в полицию и соцслужбы, казалось, не кончатся никогда. Допросы комиссии по делам несовершеннолетних, журналисты, которые караулили меня и на улице, и в подъезде, и даже возле школы, куда я один раз приехал с отцом, что бы он разобрался в обратном зачислении меня в класс. Даже переключая каналы телевизора, я едва не хватался за волосы, когда разве что не в каждых новостях упоминалось мое имя, и не показывали как я либо выхожу из машины, либо захожу в какое-нибудь здание. Смотрел на эти кадры, и был ужасно собой недоволен. Сам заметил, что совершенно не похож на четырнадцатилетнего ребенка, а уж каким полным ненависти взглядом смотрел на этих самых журналистов, так вообще не мог найти себе оправдания.

Интернет так вообще выдал мне разве что не всю мою биографию до исчезновения, но и целую историю того, где я был все эти три месяца. Оказывается, нашлось разве что не полсотни свидетелей, которые якобы видели меня, но просто не узнали, а поэтому и не сообщили об этом в правоохранительные органы. Я улыбался, читая комментарии в фейсбуке, и качая головой, смотрел на то, как мои школьные товарищи с энтузиазмом общаются с журналистами. Н-да, никто из этих самых одноклассников ни разу не попытался даже прийти в гости к нам. Вот вам и друзья! Будь здесь Отто или Розалин с Жулет, то я бы уже думал как выпроводить их восвояси.