Гайк Октемберян - Посвящение Исиды. Том второй. Обитатели порога

ДВАДЦАТЬ ВТОРОГОапреля утром я узнал от Гали, что вечером будет «собрание», на котором всё ДОЛЖНЫбыли ОБЯЗАТЕЛЬНОприсутствовать. Это новость вызвала у меня раздражение в крови. Зачем мне это «собрание»? К чему оно было: к худшему или лучшему? У нас что-то могло прибавиться или, скорее, убавиться? Если сами хозяева позволяют себе отстраняться от всего, что считают лишним для себя, зачем мне нужно было их «собрание»? Я, может быть, и не пошёл бы на пекарню ради какого-то «собрания», но в этот вечер как раз мне и так нужно было приходить на работу.

По всей видимости, хозяева посчитали, что их положение стало достаточно прочным, и решили пойти в наступление на ту сторону, которую собрались оставить ВИНОВАТОЙза союз с чем-то преступным. Хозяйка сорвалась с ОБВИНЕНИЯМИв ту сторону, где стояли нанятые ими люди. Она стала говорить им, чтобы они не считали, что она с мужем деньги лопатами гребут. Она несколько раз ПОВТОРИЛА, что они не могут платить больше.

Мне не понравилось, что эта пекарня стала выглядеть таким местом, где хозяева решили ДЕЛАТЬжизнь по своим ПРАВИЛАМ. Мне не понравилось, что хозяйка стала говорить так, словно она ВПОЛНЕмогла решать, как и с кем ей поступить, словно её решения могли имели какую-то судьбоносную роль.

Конечно, они не могли платить больше. Их дочь УЧИЛАСЬв краевом центре, получала высшее образование на платной основе. Ей же нужно было покупать экзамены. К ней же нужно было чуть ли не каждый месяц ездить на машине, которую далеко не каждый мог себе позволить купить, если не ДВАраза в месяц, чтобы отвезти ей ПОЛНЫЙбагажник продуктов и деньги. У них ещё и сынок подрастал. Ему же нужно будет и купить машину, и дом построить. И дочке нужно будет дом построить и машину купить. На пекарне все работали на благосостояние одной семьи. И у этих, кто там работал, словно не было ни семей, ни детей, и никаких трат, чтобы эти дети могли УЧИТЬСЯв школе. И в школе не было никаких поборов с родителей.

Чем больше эти хозяева говорили, тем больше у меня стали усиливаться подозрения, что они решили избавиться от всех, кто помогал им восстанавливать пекарню на новом месте после поджога и кто никакой платы за это не получил. Хозяин на этом «собрании» решил, что настало самое подходящее время для того, чтобы сказать им за всё СДЕЛАННОЕтолько «спасибо».

На этом «собрании» все остальные молчали. И я молчал. Мне НИЧЕГОне хотелось говорить. И я стал спрашивать у самого себя о причине своего молчания. На этом «собрании» звучал язык денег и язык выгоды. Я НИЧЕГОне мог сказать на этом языке. Язык справедливости не мог звучать на этом «собрании», его, всё равно, бы не услышали. Ему там не было хода. Зачем хозяин сошёл с языка денег и сказал «спасибо»? Ради сохранения собственной выгоды?

Когда «собрание» закончилось, я бросился наружу, чтобы забежать в ту комнату, где стол телевизор, чтобы включить его. К этому времени прошло минут ДВАДЦАТЬс начала ПОКАЗАпоследней серии фильма «Одиссея» (1997). И в том отрезке фильма, который ещё оставался, я обнаружил несколько жемчужин ДОЛЖНОГО.

С самого начала моей работы на пекарне я раз за разом задавался вопросом: смогу ли я по-прежнему СДЕЛАТЬтакой выбор, какой постоянно ДЕЛАЛили из-за опасности ПОВТОРЕНИЯвсего того, что нам пришлось пережить в 1995 году, уже не смогу на это решиться? После «собрания» я собрался уйти с этой работы и не собирался с этим ТЯНУТЬ. И при этом мне прекрасно было известно о том, что другую работу найти не получится. Хотелось доработать до конца месяца, чтобы получить все триста рублей, а не ДВЕСТИ. Но мой уход в конце месяца выглядел бы не таким, как утром. Из-за каких-то ста рублей мне не хотелось начинать превращаться в СОУЧАСТНИКАтого, что происходило на «собрании». Впереди у меня была ещё ночь, чтобы утвердиться в принятии окончательного решения.

Утром раньше всех пришла та, кого на «собрании» СДЕЛАЛИ ВИНОВАТОЙнастолько, чтобы уволить её в ПЕРВУЮочередь. Ей после увольнения нужно было отработать ещё ДВЕнедели на пекарне. Она ПЕРВАЯпришла на работу, и я ей ПЕРВОЙсказал о принятом мной решении уйти с этой пекарни раньше, чем меня самого СДЕЛАЮТв чём-то ВИНОВАТЫМ.

– Так ты прямо сейчас хочешь уйти? Сегодня? – спросила она меня так, словно то, о чём я ей говорил, оставалось ОТДЕЛЬНОот остального.

– Да. Сегодня. Уходить нужно вовремя. С одной стороны нужно остаться, чтобы ПОЛНОСТЬЮполучить месячную зарплату, но с другой – не хочется терять что-то более важное из-за каких-то ста рублей. Нужно именно сегодня уходить, чтобы дать этой хозяйке понять, что она не держит в своих руках чьи-то судьбы, что её деньги не имеют никакой ОПРЕДЕЛЯЮЩЕЙсилы, что мир намного больше этого её «острова». После таких «собраний» нужно ждать только какие-то придирки чуть ли не на каждом шагу. Из-за этих ста рублей потерь будет только больше. И этими ста рублями столько ДЫР ЗАКРЫТЬне получится. Чувствуется какое-то волнение… Может, оно возникает из-за понимания, что именно сегодня НЕОБХОДИМОуходить? Мне нужно только сказать: «Я больше не приду». Сказать эти слова очень просто. Никакое волнение не сможет помешать сказать эти слова. Сначала я натаскаю мешки с мукой, а потом скажу эти слова.

К девяти часам приехал муж той, с кем я разговаривал, кого решили уволить. Её мужа приняли на работу вместо того, кого уволили в начале октября прошлого года. Ему нужно было загрузиться лотками с хлебом, который отвозился в ещё одно место, где его продавали. И он решил не останавливаться на дороге рядом с магазином, а заехал в двор пекарни, чтобы не таскать лотки наружу через узкий коридор в магазин, в котором было тесновато и нужно было поворачивать то в одну сторону, то в другую. Ему уже проще было с лотками пройти только через ДВАдверных проёма к машине, чтобы загрузить её.

Обычно, хозяйка заходила через магазин на пекарню, но в это утро она зашла с той стороны, откуда заехала машина.

– Почему ворота ОТКРЫТЫ? – набросилась она на меня с таким вопросом, слово обнаружила какое-то преступление.

– Олег заехал хлеб грузить.

– Почему он здесь его грузит?! – спросила она меня с какой-то враждебностью.

– Наверное, ему так удобнее грузить.

– Тю-тю-тю-тю… тю! – она с таким раздражением передразнила меня, словно я решил кого-то ПОКРЫВАТЬ, а из неё ДЕЛАТЬдуру.