Альберто Виллолдо - Город Солнца

— Свою жизнь она посвятила сохранению ритуалов и обычаев предков. Это ее выбор, ее понимание Восточного Пути. Однако я давным-давно понял, что новые шаманы, новые смотрители земли никогда не начнут свой путь отсюда. Они придут с севера. Их породит ваша культура, те, кто уже управляет физическим миром. Я изучил все, что возможно, в области философии и традиций, теперь таких далеких от моего народа, понял суть каждой из них и пытался обучить этому своих студентов, тех, кому посчастливилось поступить в университет. Я разрываюсь между городом и деревней, между обязанностями профессора и долгом индейца. Но я никому никогда не открывал того, что знаете вы.

Я надолго задумался над его словами. Над их глубоким смирением, над скрытым в них комплиментом. Никогда ранее я не ощущал так остро всей важности сказанного, того, что знал он и что все это могло значить.

Мы приехали в Пуно в семь часов пополудни.

В ста двадцати милях юго-восточнее Куско плодородные поля аltiрlano на высоте двенадцати с половиной тысяч футов над уровнем моря сменяются безжизненным терракотовым ландшафтом. Земля здесь имеет цвет толченой керамики, а небо — ляпис-лазури, и в этой разреженной атмосфере сияет бело-горячее Солнце. Это земля El lаdо Sаgrаdо, священного озера-моря Титикака, самого высокогорного судоходного водоема на Земле.

Титикака в Южной Америке то же самое, что Виктория в Африке. Оно покрывает площадь 3200 квадратных миль между Перу и Боливией; его считают истоком Амазонки. Его «Лунные горы» называют также Согdillerа Rеаl, Царскими Кордильерами в Андах, на вершине мира. Эту выжженную землю, место рождения самых древних культур обеих Америк — племен вари и тиагуанако, ассимилированных инками, — унаследовали индейские племена аймара, а воду — племена урос. Аймара обрабатывают богатую минералами почву и выращивают основные продукты питания, открытые и окультуренные их предками: кукурузу, картофель, quiпоа и кiwichа.

А индейцы урос «культивируют» воды легендарного озера. Меньше ста семей этого коренного народа живут на двадцати-тридцати рукотворных плавучих островах из тростника, дрейфующих по поверхности Титикаки. Люди робкой и суеверной культуры, они уже более тысячи лет косят тростник над озером, строят свои серповидные челны и ведут жизнь на плаву. Пожалуй, они лучше всех приспособились к духу непостоянства, который царит повсюду в атмосфере этих полумифических мест. Этот дух чувствуется и в разлагающихся под их ногами островках, и во временном поселении аймара в Пуно, городе-гавани на перуанском берегу озера.

Мы прибыли во время пик. Привокзальный рынок был переполнен людьми. Выйдя из вагона, мы очутились в толпе, нам ежеминутно приходилось увертываться от такси сhоlos — рахитичных трехколесных повозок-велосипедов с рикшами — это самый распространенный способ передвижения в городе. Уже смеркалось, тени становились непривычно длинными, и местность окрасилась в тот обманчиво теплый оранжевый оттенок, за которым сразу следует холодная ночь. Антонио сделал несколько покупок; каждый из нас приобрел себе пончо.

Когда Солнце скрылось за Царскими Кордильерами и на рынке зажгли газовые фонари, Антонио взял такси до Силлустани.

То, что можно узнать, но о чем нельзя рассказать, не ограничивается абстрактной эзотерикой. Я знаю, чем стало для меня пребывание в Силлустани: она заострило мои чувства, и ночь, проведенная там вместе с Антонио, навсегда останется в моей памяти, как остаются сновидения, и в старости я не перестану изумляться и гадать, действительно ли это происходило или это был сон, — если я еще способен буду ощущать разницу. Конечно, Антонио с этим не согласился бы, что он и сделал два дня спустя. Он сказал, что если шаман что-то знает, то его долг об этом рассказать, так как опыт шамана — это источник сказки; именно шаман и должен рассказать ее.

До Пуно оставалось миль пятнадцать. Мы ехали по безлюдной грунтовой дороге; косые лучи автомобильных фар не высвечивали ничего особенного, как вдруг наш водитель с беспокойством перегнулся через руль. Он что-то высматривал впереди, но я так и не понял, что именно.

Какой-то ориентир или знак конца дороги? Что бы это ни было, но он наконец решительно остановил машину и сказал что-то Антонио, сидевшему рядом с ним на пассажирском месте. Затем повернул ключ зажигания, и мотор заглох.

— Мы пойдем пешком, — сказал мой друг и открыл заскрипевшую дверцу такси. Я вышел из автомобиля и осмотрелся.

Мы попали, видимо, на Луну. Вокруг не было ничего, кроме разбросанных по поверхности грунта камней. Справа начинался небольшой подъем. Антонио глубоко вдохнул свежий воздух и улыбнулся мне. При свете луны его лицо казалось мертвенно-бледным.

— Дальше он не поедет, — сказал он. — Он будет нас ожидать.

Антонио взглянул налево, дал мне знак следовать за ним и тронулся в путь. Я был уверен, что скрип наших ботинок был единственным звуком на несколько миль вокруг; внезапно двигатель автомобиля чихнул раз, другой, завелся, переключилась передача; мы остановились, провожая глазами красные габаритные огни, удалявшиеся в сторону горизонта. Мы переглянулись, и Антонио пожал плечами.

— Мы потом отыщем его, — сказал он, повернулся и пошел дальше.

Мы достигли гребня косогора, и я впервые увидел Силлустани. После подъема занавеса сцена остается во мраке. Постепенно свет становится ярче и возникают декорации. Видеть Силлустани в серебристых тенях от черного до белого, быть очевидцем алхимических превращений серебристых красок в золотые по мере восхода солнца — значит видеть нечто незабываемое. В этих местах дни окрашены в белое золото, а ночи в цвет полированного серебра; к Силлустани лучше всего приближаться ночью, при свете луны.

Мы стояли на широком плоском мысе полуострова на высоте двухсот футов над черным зеркалом небольшого озера, в котором среди ослепительной ряби серебристого цвета отражалась почти полная луна. Посреди озера на фоне искрящегося лунного света вырисовывалось что-то нереальное — остров, вздымающаяся из воды усеченная скала, гора, чью вершину когда-то снес один молниеносный удар небесного серпа, — она была идеально плоская и совершенно гладкая. Но не от вида этой географической аномалии у меня перехватило дыхание, а от того зрелища, которое постепенно очерчивалось в моем периферийном поле зрения.

Круглые мегалитические колонны, гигантские памятники из огромных блоков идеально высеченного и тщательно подогнанного гранита. Восемь из них находились в непосредственной близости друг к другу. Их даже не с чем сравнивать, так они просты, массивны и внушительны.

Перевернутые, более широкие у вершины, чем у основания, высотой от тридцати до сорока футов, они поднимаются из каменистого красного грунта, являясь в то же время его неоспоримой собственностью. Они господствуют над полуостровом и затмевают все, что оказалось Рядом. Это не лишенные туловищ монолиты острова Пасхи, слепо глядящие в океан, а функциональные сооружения, созданные для определенной цели. Есть ли в них что-либо внутри? Если да, то что? И почему именно здесь?