Сергей Лазарев - Ответы на вопросы

Через 2–3 дня мы договорились созвониться. “Интересно, — думал я в эти дни, — по сути дела я занимаюсь философией, но на очень больших скоростях.

Если моя модель мира правильная, женщина выздоровеет и зрение восстановится; если я дал неточную картину мира, она ослепнет, и я за это буду отвечать, скорее всего — ослепну тоже. И хорошо, что если только я, а не мои потомки. А ведь кажется: человек молится и обращается к Богу, просит прощения за обиды и осуждение других, пытается превозмочь свою гордыню, т. е. вся работа проходит в классических христианских традициях, и маленькое, незначительное смещение акцента: человек поднимается не над всем человеческим в себе, а только над частью. Но последствия катастрофические. С другой стороны — те скорости, на которых я работаю, позволяют «обкатать», проанализировать и предотвратить будущие ошибки человечества. А тот период, в который человечество вступает, исключительно ответственный, и каждая ошибка будет ему дорого стоить”.

Через три дня мы созвонились. Я узнал, что зрение у женщины восстановилось и все в полном порядке. Значит, моя модель была, правильной, и теперь это знание поможет многим спасти здоровье и жизнь.

Меня часто спрашивают, можно ли научиться моему методу? Я отвечаю, что я пока еще сам ученик и многого не понимаю и что это опасно для здоровья и жизни того, кто попытается это сделать. Мой метод — это не просто видение структур, это в первую очередь понимание и объяснение того, что я увидел.

Представьте, Вас сбросили с седьмого этажа и попутно дали решить какую-то задачку. Если Вы ее решите, приземление будет нормальным. Если решить не успеете, то при приземлении у Вас будут проблемы. Видеть полевые структуры — это слишком мало. Поэтому те, кто объявлявяет себя моими учениками, просто блефуют ради материальной выгоды. Некоторые делают проще. Говорят, что работают по методу Лазарева, и спокойно дают при этом талисманы, заговоренную воду или песок и т. д. Есть много подделок моих книг, есть подделки под мой метод. Один молодой человек поведал мне, что был у какого-то “специалиста по выравниванию кармы” и заплатил ему 500 долларов за сеанс. Тот сообщил: — Скажу тебе честно, через полгода ты умрешь.

И отпустил его с миром. Я подумал, что за такие деньги прогноз мог бы быть и получше.

После выхода моих книг появилось очень много литературы, повествующей о карме, а также “специалистов по улучшению и изменению кармы”. Вы приходите, платите деньги, Вам сообщают, что карма у Вас намного лучше, и Вы — довольные — уходите. Здесь нужно запомнить одну простую вещь. Ваша карма — это Ваш характер, это Ваши эмоции, поверхностные и сверхглубинные, это Ваше мировоззрение, в конце концов. Если Вы внутренне не изменились после обращения к “специалисту по карме”, то значит — у Вас просто были лишние деньги. Но это все подделки.

Я хочу рассказать об единственном человеке, с которым я пытался сотрудничать и которого пытался обучить.

— Твое видение зацепок, — сказал он мне, — присуще только тебе. И значит, это пока — не наука. Я хочу попробовать создать метод тестирования зацепок через рисунки, например. Как ты к этому относишься? Я пожал плечами: — Не знаю. Попробуй, может что получится. Создашь метод, поставим наши фамилии вместе.

“А почему бы и нет, — думал я, — ведь в психологии развито тестирование.

Мне очень понравились американские тесты. Я помню, как в Нью-Йорке мне говорили: — Нарисуй дом, — и потом объясняли: — Дом, который ты нарисовал, — это твое отношение к религии. Дом маленький — ты к религии относишься спокойно, дом огромный — зависимость повышена.

Или другой тест. Представь себя в лесу среди деревьев. И определи свое место. Ты в гуще деревьев, или на опушке, или в центре поляны? Так вот, деревья — это люди, и твое местонахождение — это отношение к ним.

Почему бы действительно не создать систему рисунков, через которые у детей в раннем, возрасте можно выявлять зацепки, а родители через молитвы станут снимать их. Дети будут здоровы и счастливы”, — думал я.

Через несколько месяцев мы встретились с моим коллегой-учеником.

— Дело пошло, — сказал он мне. — Я четко стал выявлять у детей зацепки через их рисунки и помог многим родителям при помощи молитвы снять их и улучшить состояние детей. Он улыбается: — Могу сейчас лечить не хуже тебя. Нам с тобой можно готовить совместные публикации.

— Ты знаешь, — сказал я, — а у меня как раз начало меняться отношение к этому. Уменьшить зависимость от чего-то — это хорошо. Может улучшиться судьба, пройти болезнь, но потом может появиться еще одна, а за ней другая и так сколько угодно. Я чувствую, что здесь тупик. Попытаюсь пойти дальше и найти что-то новое.

— Но ведь больные дети выздоравливают, если родители знают, какая у них зацепка, — сказал он. — Да, выздоравливают, — вздохнул я. — Ну так что, отказаться от помощи детям? — Понимаешь, врач лечит один орган, — начал я — заболевает другой. Раньше болезнь переползала с одного органа на другой 10–20 лет. А сейчас на это уходит несколько месяцев. Иссекают у женщины спайки или удаляют кисту на яичниках — через 3 месяца она приходит к врачу, а там та же самая картина, как будто операции не было. Есть физиология тела, есть физиология поля. Тело — единый организм, который следует лечить в совокупности, и поле такой же единый организм. Здесь как-то кардинально надо решать.

— Но ведь существуют кардиологи, урологи и лечат людей II на этом стоит вся современная медицина.

— Медицина — это одно, а экстрасенсорика — другое.

Вероятно, он не остановил свои попытки тестирования и. лечения. Из-за уважения к его памяти буду точным. Такого разговора в действительности не было. Были отдельные фразы, ситуации, и общее представление о них передает диалог, который я сейчас придумал и который Вы сейчас прочитали. Я говорил ему, что, несмотря на внешнюю простоту при вторжении в тонкие структуры человека, могут возникать непредсказуемые ситуации. Здесь нужно прямое видение поля и непрерывный философский анализ происходящего. Moй метод родился в первую очередь как система самозащиты. Без постоянного контроля над собой, над своими полевыми структурами ситуация может легко выйти из-под контроля Он пошел один. Через год у него обнаружили рак легких.

Близкие настаивали, чтобы он разыскал меня.

— Я свои зацепки знаю.

Через два месяца он умер. Он работал так же, как работает врач, лечащий конкретно какой-то орган. Но если прагматический подход к телу допустим, то по отношению к душе это оказалось непозволительным.

Я еще раз увидел, насколько ответственно и опасно проникновение в глубь души человеческой. Потому я так долго готовлюсь к написанию каждой книги, невзирая на появляющиеся подделки.