Сергей Лазарев - Жизнь, как взмах крыльев бабочки

В антракте я гулял по театру. Остановился возле фотографии Владимира Высоцкого. В личности этого незаурядного человека ярый индивидуализм совмещался с нравственностью. Особенно это было заметно в песнях о войне. Его герои ощущали себя личностями, совершенно не хотели быть похожими на других, часто никому не хотели подчиняться. И одновременно были готовы пожертвовать жизнью ради других, остро чувствовали боль окружающих людей. Такие понятия, как прощение, забота и жертвенность, были для них естественными. И те, кто слышал песни Высоцкого, незаметно от поклонения светлому будущему интуитивно переходили к любви и воспринимали ее как главную цель. В творчестве этого человека наука и религия смогли соединиться. Коллективное и индивидуальное в нем не убивали друг друга, а дополняли и помогали друг другу развиваться. Назначение искусства — научить любить. Высоцкому это удавалось.

Я опять смотрю на дорогу. Сегодня неплохой день. Морозно, небольшой снег. В Севастополе, куда я еду, будет теплее. «Обязательно буду купаться», — говорю я себе. На мгновение задумываюсь, и память выбрасывает меня в другой слой времени. Я нахожусь в Израиле, недалеко от Тель-Авива, у горячих источников. Купание в горячих источниках позволяет сбросить психологическую усталость. Нервные перегрузки незаметны, а восстанавливаться после них приходится гораздо дольше. По последствиям для меня любой прием — как целый пакет несчастий, свалившихся на голову. Обязательно надо восстанавливаться. И вот я лежу в горячем источнике и блаженствую. Полная умиротворенность и расслабление.

«Надо сконцентрироваться на любви, — думаю я. — Лучше всех умел любить Иисус Христос. Его заповеди направлены на сохранение любви. В чем суть того, что Он говорил? Ударили по одной щеке — подставь другую. О любви к Богу и ближнему говорилось уже в Ветхом Завете. Я понял, что агрессия как защита недопустима. И когда тебе причиняют боль, внутренней агрессии быть не должно». Я лежу в воде и повторяю: «Я не защищаюсь, я принимаю все, что происходит. Я не защищаюсь в любой боли и обиде». Именно к этому призывал Иисус

Христос, и, значит, я делаю все правильно. Я знаю, что через пять-десять минут такого повторения процесс пойдет автоматически, и мне надо будет только изредка его поддерживать.

И вдруг неожиданно до меня доходит, что фраза «я не защищаюсь» перестала работать. Вместо этого всплыли ситуации, связанные со смертью людей. С чего бы это у меня такие мысли? Я чувствую, что это не случайно, есть какая-то странная связь. Смотрю свое поле и вижу четырех—пятикратную программу самоуничтожения. Так что же получается? Если не защищаешься, убиваешь себя, а если защищаешься, то убиваешь другого?

В моем сознании всплывают сцены из Евангелия. Вот Иуда предал Христа, и за ним пришли стражники. Вот апостол Петр защищает Христа и мечом отрубает ухо одному из стражников. Стоп! Каким это еще мечом? Откуда у ученика Христа взялся меч? Вывод неожиданный. Апостолы были хорошо вооружены, не просто ножами, но и мечами. Значит, Христос говорил не о физической защите. Он говорил о недопустимости ненависти при защите.

Но я, лежа в источнике и повторяя: «я не защищаюсь», не имел в виду лишь отсутствие ненависти и обиды. То есть я не защищался ни внешне, ни внутренне. И пошла программа самоуничтожения. Так что же получается, защищаться все-таки надо? И вдруг я все понял. Защищаться необходимо, причем интенсивно. Защищаться нужно любовью. То есть высшая защита идет через обращение к Богу. В момент боли, опасности у нас выделяется энергия, и в первую очередь мы должны направлять ее на любовь и единство с Богом. И только часть должна уходить на внешнюю защиту. А если в момент опасности у нас нет устремления к Богу и любви, то у нас остается лишь две позиции: либо мы убиваем себя, либо другого. И, похоже, Христос призывал защиту внешнюю, примитивную заменить защитой высшей.

Рефлекс сохранения любви и устремления к Богу позволяет не только измениться самому, но и изменить других и всю ситуацию вокруг себя за считанные секунды.

Можно защититься, ударив другого ножом, можно защититься, только показав ему нож, можно защититься, не показывая ножа, а обозначив свою силу словами. Можно защититься внутренним добродушием и пониманием того, что происходит в душе у другого. Можно защищаться, не допуская подобных ситуаций, своим внутренним состоянием. Через любовь и обращение к Богу человек может измениться и изменить будущую ситуацию. Если в момент любых неприятностей, боли, обид мы вспоминаем о Боге и удерживаем любовь в душе, мы побеждаем. Мы можем проиграть в тот момент внешне, но внутренне, в перспективе мы уже победили. А человек, не привыкший думать о Творце и устремляться к Нему, обречен в момент боли ненавидеть других или себя.

Сознание опять возвращает меня в настоящее. В настоящий момент мне дискомфортно — резкое усиление привязанности к человеческому счастью. Я вижу на тонком плане, что будущие читатели привязываются к информации и пробивают меня. «Не стоит спешить с книгой, — думаю я, — сначала нужно отболеть, преодолеть последствия не только приема или выступления, но и очередной главы. Любопытно получается: после приема мне обязательно нужно восстанавливаться. Еще хорошо, что чистка срабатывает автоматически и не дает грязи пройти внутрь. После выступления то же самое, это понятно. Но я никак не ожидал, что опаснее всего окажется работа над книгой. И, пожалуй, единственным спасением является подача информации в книге таким образом, чтобы я для читателя исчез, и он во всем видел проявление высшей воли. А это пока получается неважно.

Сначала вспыхивает единство с этим миром. Читатели, ощутив возможность выздороветь, вцепляются в меня на тонком плане. Моя душа сползает от Божественного к человеческому. Чистку на этом уровне я не выдержу, поэтому автоматически идет сброс на следующее звено, которое распадается на две половинки: ревность и гордыню. Человеческая любовь разделяется на два потока. Ревность выглядит как желания, идеалы, будущее. Гордыня выглядит как воля, управление, судьба. Крах человеческой любви я принять достойно пока не могу, крах будущего тоже. Поэтому, наверное, у меня и болит плечо.

— Похоже, вчера этот процесс уже начался, — думаю я.

Знакомый по-прежнему молчит, управляя автомобилем.

— Похоже, ему тоже паршиво, — думаю я. — Ну, у меня понятно, издержки работы, а у него-то что?

Я смотрю его поле и вижу там очень серьезные проблемы. Программа самоуничтожения в восемь раз выше критической, не перенес краха будущего, идеалов.

— Как дела, — спрашиваю я безучастным голосом.

Нормально, — отвечает собеседник.