Энтони Мелло - Осознание

Недавно один мой друг уехал в Ирландию. Будучи гражданином Соединенных Штатов, он воспользовался своим правом получить ирландский паспорт, поскольку, как он сам сказал, путешествовать за рубежом с американскими документами небезопасно. Если паспорт у него потребуют террористы, мой друг хотел бы иметь возможность назваться ирландцем. А вот его попутчикам нет никакого дела до ярлыков; им интересен сам человек, интересен именно этот пассажир. Сколько людей ежедневно съедают меню вместо завтрака? Меню — всего лишь перечень имеющихся в ресторане блюд. Но вы ведь хотите отведать не слова, а ромштекс.

Если за всю свою жизнь человек не пережил ни одной трагедии, можно ли его считать полноценным? Единственная возможная на земле трагедия — это невежество; невежество — корень всякого зла. Сон и неосознанность — трагедия человеческого рода. Они порождают страх; страх порождает все остальное. Но смерть — не трагедия. Угасание прекрасно; боятся его только те, кто так ничего и не понял в жизни. Смерть страшит лишь тех, кто боится жить. Только мертвые боятся умереть. Живым смерть не страшна. По этому поводу красиво высказался один из ваших писателей-американцев. Он сказал: «Пробуждение — это смерть веры в несправедливость и трагедию». То, что для гусеницы конец света, — для бабочки только заря жизни. Смерть — это возрождение. Я имею в виду не будущее воскрешение из мертвых, а то, что с нами происходит сейчас. Если вы умрете для вашего прошлого — расстанетесь с каждой прожитой минутой, — вы исполнитесь жизни, ибо полный жизни человек — это человек, исполненный смерти. Для вещей мы умираем. Чтобы получить возможность жить полной жизнью и воскреснуть в любой момент, мы освобождаемся от всего сущего. Желая разбудить мир, святые, мистики и подобные им прилагали нечеловеческие усилия. Если люди не проснутся, они обречены на эти мелкие невзгоды — голод, войны, насилие. Наибольшее зло — это спящие, невежественные люди.

Однажды монах-иезуит спросил отца Аррупе, своего настоятеля, что тот думает о коммунизме, социализме и капитализме. Отец Аррупе дал блестящий ответ: Как гуманность, так и жестокость того или иного общественного строя определяются моральными качествами тех, кто воплощает в жизнь его идеалы. Люди с золотыми сердцами одинаково хорошо обустроят и социалистическое, и коммунистическое, и капиталистическое общество.

Не ждите, что мир переменится, — изменитесь сначала сами. Это позволит вам выработать подходящий взгляд на мир, и вы сможете изменить все, что только найдете нужным. Выньте бревно из своего глаза. Иначе у вас не будет права изменять что-то или кого-то. Пока вы не осознаете себя, вы не смеете вмешиваться ни в чью жизнь. Когда попытки что-то в мире изменить исходят от спящего человека, возникает серьезная опасность того, что эти попытки совершаются им с единственной целью — удовлетворить собственное тщеславие, переделать окружающий мир на свой вкус или просто выместить на окружающих негативные эмоции. Меня, мол, раздражает в вас то и это, поэтому лучше бы вам как-то себя изменить, чтобы я почувствовал себя лучше. Для начала уймите собственные негативные эмоции — это позволит вам воздействовать на окружающий мир с позиций любви, а не раздражения и ненависти. Вероятно, вы удивитесь, узнав, что жесткость может идти рука об руку с любовью. Суровость хирурга по отношению к пациенту не означает, что сердце доктора не исполнено любви к больному. Любовь действительно может быть очень жесткой.

Но что значит изменить себя? Я наговорил много разных слов — теперь же попробую разложить все по полочкам. Во-первых, это озарение. Не напряжение воли, не новые привычки, не равнение на идеал. Идеалы — очень вредная вещь. Они заставляют человека фиксировать внимание не на том, что есть, а на том, чему надлежит быть. У вас появляется навязчивая идея о том, каким должен стать окружающий мир, но каков этот мир на самом деле, вы не имеете ни малейшего понятия. Позвольте поведать вам об одном случае из моей практики, который может служить иллюстрацией того, что я называю озарением. Некий священник пожаловался мне на свою леность: он хотел стать более трудолюбивым человеком, более активным, но он-де слишком ленив. Я спросил, что значит ленив. Раньше я порекомендовал бы этому человеку составлять утром список того, что надо исполнить, а вечером отмечать галочками сделанное за день. «Это поможет вам — выработайте в себе такую привычку», — сказал бы я священнику. Или же я спросил бы у него: «Кто ваш идеал?» Если бы он назвал св. Франциска Ксаверия, я бы посоветовал следующее: «Вы ведь знаете, как много Ксаверий работал? Подумайте о нем — это заставит вас действовать». Все это были допустимые, но — прошу меня простить — весьма поверхностные решения. Волевые усилия, стремление изменить свою сущность не увенчались бы успехом. Возможно, изменилось бы поведение священника — но не он сам. Поэтому я поступил иначе. «Ленивый, говорите вы? А что это значит? Существует миллион разновидностей лени. Какая же из них присуща вам? Что вы называете ленью?» — спросил я. «Ну, я никакую работу не довожу до конца, — отвечал он. — Мне ничего не хочется делать». «Вам ничего не хочется делать с самого утра?» «Да. Я просыпаюсь, и нет ничего такого, из-за чего мне хотелось бы подняться с постели». «Вас это расстраивает?» «Можно сказать и так. Я замыкаюсь в себе». «Вы всегда были таким?» «Нет, в молодости я проявлял больше активности. А во время учебы в семинарии жизнь била во мне ключом». «Когда же все это началось?» «Три-четыре года назад». Я поинтересовался, какое событие произошло в его жизни четыре года назад. Он задумался. «Если вы думаете так долго, значит, четыре года назад ничего серьезного с вами не случилось, — сказал я. — А что было пять лет назад?» «Меня посвятили в духовный сан», — ответил он. «С этим годом у вас связаны какие-нибудь особенные воспоминания?» «Кое-что есть: я провалил тогда выпускной экзамен по теологии. Для дальнейшей учебы епископ хотел послать меня в Рим, w мне эта идея была по душе. Но после неудачи на экзамене он изменил свое решение и пожаловал мне этот приход. По правде говоря, со мной поступили несправедливо, поскольку…» Вот мы и добрались до главного: в его сердце тлела давняя обида; он должен был работать, несмотря на пережитое когда-то разочарование. И все мои поучения были бы абсолютно бесполезны. Бесполезно было бы давать ему какие-то советы. Он должен осознать свой гнев, должен проникнуть в самую суть его. И к жизни он вернется только тогда, когда проделает все это. Если бы я принялся наставлять его на путь истинный и рассказывать, как тяжело трудятся его братья и сестры, он просто почувствовал бы себя виноватым. Он не испытал бы внутреннего озарения и не смог бы исцелиться. А ведь именно в этом заключается первый шаг к внутренним переменам.