Рудольф Штайнер - Путь к самопознанию человека. Порог духовного мира

Зачем в тебе ощущаются краски, раз твое ощущение может не иметь для них никакого значения? Зачем вещества и силы внешнего мира строят твое тело? Оно оживляется, слагаясь в твое внешнее явление. Внешний мир слагается в тебя. Ты замечаешь, что нуждаешься в этом теле. Ибо без внешних чувств, которые только оно одно может создать тебе, ты прежде всего ничего не мог бы пережить в себе. Таким, каков ты сейчас, ты был бы пуст без твоего тела. Оно дает тебе внутреннюю полноту и содержание. И тогда могут возникнуть те размышления, без которых не может обойтись человеческое бытие, если оно не хочет в известные, настающие для каждого человека мгновения вступить в невыносимое противоречие с самим собой. Это тело, оно живет так, что является ныне выражением душевного переживания. Процессы его таковы, что душа живет им и в нем переживает себя. Некогда это будет не так. Со временем то, что живет в теле, будет подчинено совсем другим законам, чем теперь, когда все в нем протекает для меня, для моего душевного переживания. Оно будет подчинено тем законам, по которым обращаются ко внешней природе вещества и силы, – законам, не имеющим больше никакого отношения ко мне и к моей жизни. Тело, которому я обязан моим душевным переживанием, будет принято в общий круговорот мира и останется в нем так, что не будет иметь ничего общего со всем тем, что я в себе переживаю.

Подобное размышление может вызвать во внутреннем переживании все ужасы мысли о смерти без того, чтобы к этому впечатлению примешались чисто личные чувства, обычно связанные в душе с этой мыслью. Эти чувства действуют так, что в присутствии их нелегко устанавливается то спокойное, невозмутимое настроение, которое необходимо для познавательного размышления. Более чем понятно, что человек ищет познания о смерти и о жизни души, независимой от разложения тела. Положение, в котором он находится по отношению к вопросам, о которых здесь идет речь, способно больше, чем что-либо другое в мире, затуманить объективный взгляд и заставить принять ответы, подсказанные желанием. Но в духовной области человек не может ни о чем приобрести истинного познания, если он не сумеет стать как бы совершенно непричастным и принимать так же охотно «нет», как и «да». Между тем стоит ему только добросовестно заглянуть в себя, чтобы стало совершенно ясным, что сознание об угасании со смертью тела также и душевной жизни он не принял бы с тем же спокойствием, как сознание, которое говорит о продолжении существования души после смерти. Конечно, есть люди, которые совершенно честно верят в уничтожение души вместе с прекращением телесной жизни и которые строят свою жизнь на этой мысли. Однако и о них можно сказать, что в своих чувствах они относятся к этой мысли отнюдь не беспристрастно. Они, правда, не позволяют себе под влиянием ужасов уничтожения доходить до того, чтобы желание, направленное на продолжение жизни, пересиливало в них доводы убедительного для них познания. Поэтому представления таких людей бывают нередко более объективны, чем представления тех, которые, сами того не зная, морочат себя или позволяют морочить себя доводами в пользу продолжения жизни по той причине, что в тайниках их души горит желание такового продолжения. Однако и у отрицателей бессмертия предвзятость бывает не менее велика. Но только она другого рода. Среди них можно встретить людей, которые создают себе определенное представление о том, что называется жизнью и существованием. Это представление приводит их к необходимости мыслить определенные условия, при которых единственно возможна эта жизнь. Из своих воззрений на жизнь они делают вывод, что по отпадении тела не может больше быть необходимых условий для жизни души. Эти люди не замечают, что они уже предварительно составили себе определенное представление об условиях, при которых единственно возможна жизнь, и что они только потому не могут верить в ее продолжение после смерти, что составленное ими представление не допускает возможности помыслить существование, свободное от тела. Они связаны если не своими желаниями, то представлениями, от которых никак не могут освободиться. В этой области существует еще много и других предвзятостей. Привести можно всегда только единичные примеры из всего многообразия подобных рассуждений.

Мысль, что тело, в процессах которого изживает себя душа, подпадет некогда внешнему миру и будет следовать законам, не имеющим никакого отношения ко внутреннему переживанию, – эта мысль ставит перед душой переживание смерти так, что к этому размышлению могут не примешиваться личные интересы. Так что это переживание может привести к чистому, безличному познавательному вопросу. Но тогда вскоре появляется ощущение, что мысль о смерти значительна не сама по себе, но лишь потому, что может пролить свет на жизнь. Человек неизбежно приходит к воззрению, что загадка жизни познаваема через сущность смерти.

То, что душа желает продолжения своего бытия, должно было бы во всяком случае сделать ее недоверчивой ко всем мнениям, которые она создает себе об этом продолжении. Ибо фактам мира нет никакого дела до того, что чувствует душа. Пусть она чувствует себя бессмысленной перед лицом своих собственных запросов, принужденная думать, что она может подобно пламени, возникающему из горючего вещества, вспыхивать из вещества своего тела и потом снова угасать. Это могло бы быть и так, хотя бы и ощущалось как бессмыслица. Когда душа обращает свой взор на тело, она должна считаться только с тем, что может явить ей тело.

Может показаться, как будто в природе действуют законы, которые приводят вещества и силы во взаимодействие, и как будто эти законы через некоторое время получают власть над телом и тогда втягивают его в этот общий круговорот. Эту мысль можно поворачивать как угодно: с точки зрения естественнонаучной она, пожалуй, и применима, но по отношению к истинной действительности она оказывается совершенно несостоятельной. Можно находить, что эта мысль одна только обладает научной ясностью и трезвостью, а все остальное лишь субъективная вера; это легко можно себе вообразить. Но при истинной непредвзятости на ней нельзя остановиться. И в этом все дело. Важно не то, что душа ощущает существом своим как необходимость, а то, что являет собой внешний мир, из которого заимствовано тело. Этот внешний мир после смерти вбирает в себя свои вещества и силы. И они следуют в нем тогда своим законам, для которых совершенно безразлично, что происходит в человеческом теле во время жизни. Эти законы (физического и химического порядка) относятся к телу так же, как и ко всякому другому безжизненному предмету внешнего мира. Невозможно думать иначе, как только так, что это безразличное отношение внешнего мира к человеческому телу наступает не только со смертью, но что оно таково уже и во время жизни. Не из жизни можно почерпнуть представление об участии чувственного внешнего мира в человеческом теле, но единственно только из этой мысли: со всем, что является в тебе носителем твоих внешних чувств, посредником для тех процессов, которыми живет твоя душа, со всем этим воспринимаемый тобою мир обращается так, как это являет тебе твое представление о нем, простирающееся за грани твоей жизни, – представление, считающееся с тем, что настанет время, когда у тебя не будет больше при себе всего того, в чем ты теперь себя переживаешь. Всякое другое представление об отношении чувственного внешнего мира к телу дает уже само собою почувствовать свою несостоятельность перед действительностью. Но представление, что действительное участие внешнего мира в теле обнаруживается только после смерти, не находится в противоречии ни с чем из того, что на самом деле переживается во внешнем и внутреннем мире. Душа не чувствует ничего невыносимого при мысли, что ее вещества и силы подпадают ходу событий внешнего мира, не имеющих ничего общего с ее собственной жизнью. При полной и непредвзятой отдаче себя жизни, она не может открыть в глубинах своих ни одного возникающего из тела желания, которое делало бы ей тягостной мысль о разложении после смерти. Невыносимое наступает лишь тогда, если при этом создается представление, будто возвращающиеся во внешний мир вещества и силы уносят с собой также и переживающую себя душу. Такое представление было бы невыносимо по той же причине, как и всякое другое, не вытекающее естественно из отдачи себя откровению внешнего мира.