Лобсанг Рампа - Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE)

— Ваши матери — просто коровы, путавшиеся с боровами. Ваше семя — семя Шайтана. Ваши сестры — базарные потаскухи.

Вдруг на меня повеяло странными запахами. Они заставили меня вздохнуть и внимательно принюхаться. Это были диковинные запахи из глубины Индии, смешавшиеся с ароматом чайных брикетов из Китая и пылью, которая высыпалась из поклажи, — все это, смешиваясь, доносилось до меня. Звуки колокольчиков на яках, громкие разговоры торговцев и проклятия нищих постепенно затихли вдали. Скоро женщины Лхасы будут встречать богатых гостей, а местные торговцы будут шокированы ценами на привезенные товары: их поднятые брови и повышенные голоса станут иллюстрацией непомерно высокой стоимости заморских вещей. Скоро и я отправлюсь обратно в Поталу.

Сзади до меня донесся какой-то непонятный шум, и я обернулся. Неподалеку совершали омовение будущие монахи. Двое готовы были уже подраться, потому что один плеснул водой на другого. Откуда ни возьмись, появились прокторы, и через мгновение провинившиеся уже смиренно шагали в сторону монастыря в железных объятиях «стражей спокойствия».

Но что это? Я обратил взгляд на кусты. Два крохотных блестящих глаза, находившихся прямо у земли, пристально смотрели на меня. Два маленьких серых уха были настороженно обращены в мою сторону, а тело — напряжено и готово стремительно унестись прочь, сделай я хотя бы одно неосторожное движение. Маленькая серая мышь обдумывала возможность проскользнуть между мной и озером, пытаясь пробраться к своей норке. Прямо у меня на глазах она бросилась вперед, не сводя с меня взгляда. Однако она явно слишком переволновалась: не глядя, куда бежит, она налетела на сломанную ветку и, пронзительно вереща от ужаса, полетела головой вниз. Прыжок был, увы, неудачным — до берега было довольно далеко. Перебирая лапками на лету, она шлепнулась в воду. Очевидно, бедная мышь не умела плавать и сразу же начала тонуть. Я зашел по колено в воду и взял ее в руки. Осторожно вытирая зверька краем моей мантии, я выбрался на берег и опустил маленький дрожащий комочек на землю. Замешкавшись на одно лишь мгновение, она скрылась в маленькой норке, позабыв поблагодарить меня за спасение. «Крак!» — прокричала старая птица, смеясь надо мной, а затем поднялась в воздух и, шумно размахивая крыльями, полетела в направлении Лхасы.

В направлении Лхасы? Это напомнило мне, что скоро я смогу вернуться в Поталу. У стен Норбу — Линга стояли монахи, наблюдая за сохнущим на земле бельем. Оно должно быть тщательно осмотрено и лишь потом собрано. Дело в том, что наши меньшие братья — насекомые — могли прогуливаться по лежащей одежде, и поэтому, сворачивая ее, монахи могли их раздавить. Одна уже мысль об этом заставляла буддийских священников вздрагивать и бледнеть.

Часто случалось, что маленький червячок прятался от солнца в складках лежащего белья. Обнаружив его, монахи бережно переносили незваного гостя в безопасное место, где человек не мог бы повлиять на его судьбу. Поэтому монахи то и дело подходили к сохнущей одежде, присматривались к ней и облегченно вздыхали, когда одно за другим крошечные создания оказывались вдали от опасности.

Постепенно кучи белья увеличивались, пока все оно не было собрано и подготовлено к тому, чтобы его отнесли в Поталу. Молодые послушники покачивались под своей свежевыстиранной ношей. Некоторые ничего не могли видеть перед собой из-за наваленного на них груза. Иногда слышались отрывистые крики, когда какой-нибудь малыш падал и ронял свою поклажу на пыльную землю или даже в прибрежную слякоть.

С высокой крыши донеслось низкое гудение раковин и звуки огромных фанфар. Окружающие горы многократно отражали эти звуки, и иногда казалось, что вибрации пульсируют внутри тебя, подолгу не утихая в твоей груди. Затем все вдруг замирало, и вокруг становилось так тихо, что можно было слышать стук собственного сердца.

Я покинул приятную прохладу тени дерева и стал пробираться сквозь кустарник. Идти было трудно. Не так давно, сидя у костра, я обжег левую ногу, и не успела она зажить, как сильный порыв ветра сорвал меня с крыши Поталы и бросил на склон горы, в результате чего обе ноги у меня оказались сломанными. Я ходил с трудом и на некоторое время был освобожден от выполнения своих обычных обязанностей. Однако моя радость была слегка омрачена тем, что мне теперь приходилось учиться «за двоих», искупая тем самым свое безделье.

Сегодня же — в день стирки — я был свободен от своих обязанностей и мог прогуляться и отдохнуть в Норбу-Линге. Из-за недуга я не мог возвратиться через главный вход вместе с высокопоставленными ламами и настоятелями. Каждый шаг давался мне с трудом. «Девяносто восемь, девяносто девять, сто…», — мысленно считал я, шагая. Остановившись у края дороги, я ждал, пока мимо пройдут ламы, монахи и странники. Дождавшись момента, когда никого не было поблизости, я прихрамывая перешел на другую сторону дороги и нырнул в кусты. Поднимаясь по крутому склону горы, я оказался над деревней Шо, а затем вышел на тропинку, пролегающую между зданием суда и Поталой.

Путь был труден, но прекрасен тем, что рядом в изобилии росли мелкие горные растения. Воздух стал прохладным, в результате чего мои недавно сломанные ноги начали нестерпимо болеть. Я подобрал край своей старой, изодранной мантии и присел на удобный камень, собираясь с силами и духом. В стороне Лхасы я увидел маленькие мерцающие огоньки — это были торговцы, расположившиеся на отдых под открытым небом. Индийцы часто пренебрегали возможностью остановиться на постоялом дворе. По правую сторону от себя я увидел сияющую реку, которая, казалось, делала в этом месте передышку на своем нескончаемом пути к Бенгальскому заливу.

— Ур-р, ур-р — раздался чей-то низкий голос, и небольшая пушистая голова уткнулась мне в колени.

— Ур-р, ур-р — как можно ласковее ответил я. Одно плавное движение — и большой черный кот сказался у меня на коленях, тыкаясь в меня мордочкой.

— Благородный Кис-Кис, — с трудом проговорил я сквозь пышную шерсть, — ты задушишь меня, если будешь проявлять ко мне столько внимания.

Осторожно положив руку ему на шею, я мягко отстранил его, чтобы лучше разглядеть. Большие синие, слегка косящие глаза уставились на меня. Его зубы были такими же белыми, как и облака, а широкие подвижные уши внимательно прислушивались к каждому звуку.

Благородный Кис-Кис был моим старым добрым другом. Уютно расположившись под развесистым кустом, мы с ним частенько разговаривали, поверяя друг другу свои опасения, разочарования и прочие жизненные невзгоды. Сейчас он делился впечатлением от повязок у меня на ногах, разводя и снова сводя большие лапы, мурлыкая все громче и громче. Еще некоторое время мы сидели вместе, а затем решили, что пора продолжать путь.