Хольгер Кальвайт - Шаманы, целители, знахари. Древнейшие учения, дарованные самой жизнью

Мы полагаем, что другое мышление для нас неприемлемо. Мы рассматриваем использование понятия «мышление» по отношению к «примитивному» мышлению как великодушную уступку, чрезвычайно прогрессивную и теоретически рафинированную. В действительности же «примитивное» мышление не более странно, чем наше собственное, лишь его содержательные субстанции и адресаты совершенно иные. Не существует никакого магического мышления, только магическое мировоззрение, и оно проходит через всю античность и средневековье, а в некоторых современных спиритуалистических философиях оно присутствует даже сегодня. Запутанный поиск некоторыми учеными «примитивного мышления» в традиционных обществах есть не что иное, как поиск просчетов в самой западной системе мышления. В своих наиболее существенных чертах мышление родовых культур мало чем отличается от мышления современных западных культур. Различие обнаруживается при взгляде на мир с позиций религии, так как религия перестала являться для нас фактором, определяющим степень власти и само ее существование заменила экономико-материалистическая форма существования. Миф об «ином мышлении» показывает несостоятельность и порочность составленной нами картины мира, которая больше не способна постичь природу как некое живое, единое целое. Тот, кто не может этого делать, вполне естественно должен возмущаться «примитиву». Дискриминация «иного мышления» поэтому является не вопросом этноцентризма, но скорее реакцией, потерявшей связи с древними природными корнями культурой, на ее контакт с культурой первобытной, естественной: здесь сталкиваются друг с другом любовь к природе и ненависть к ней, здесь противостоят друг другу отчуждение от жизни и интенсивное погружение в нее. В противоположность теориям «примитивного» мышления трансперсональная антропология обнажает те области сознания, которые в значительной степени утрачены нашей культурой со времен просвещения и которые считались совершенно исчезнувшими в современной фазе нашей цивилизации. Я говорю о тех состояниях сознания, которые имеют для нас «привкус» иррационального, истерии, патологии, мифа, в других же культурах им приписывается жизнетворящее, экзистенциальное значение. Трансперсональная антропология рассматривает себя в качестве науки, которая применяет новые, дальновидные методы к незамеченным классическими теориями проявлениям человеческого духа и которая утверждает, что человек располагает возможностями сознания, которые не могут вместиться в рамки «психологического горизонта», поведенческой теории, психоанализа или глубинной психологии. Трансперсональная наука не представляет ту западную инспирированную монопсихологию, которая полагает изучить все культуры с помощью викторианских и механистических моделей. Эвристически ценными понятиями трансперсональной антропологии являются «альтернативные состояния сознания» и «трансперсональное». Трансперсональное означает сферу собственного Эго, которое перешагивает за пределы индивидуально центрированного существования и входит в ареалы сознания, которые предоставляют во временном, пространственном и материальном плане значительно большие возможности. В нашем обществе большинство людей познают лишь то Эго, которое ограничено частным, крайне узким универсумом. В примитивных обществах, напротив, существует выходящий за пределы собственного Эго интенсивный контакт с метаперсональными сущностями и транспсихическими силами высшей самости. Игровое пространство человека родового общества значительно шире и многомернее того, каким обладает человек западного мира. Трансперсональная антропология устанавливает отношения нового характера со сферой сверхсознательного. Она не обнаруживает здесь больше каких-либо символических миров и не использует никаких культурно-релятивистских толкований. Она отдает должное транспсихической сфере, как если бы она была реальной и связанной с проблемами действительности и выживания, подобно тому, как с ней связан повседневный, поведенческий и психический репертуар. Она относится к утверждениям традиционных обществ о возможности активизировать высшие формы сознания не более как к метафоре или названию фактов культуры и показывает, что современное исследование сознания в значительной степени приходит к тем же результатам. Фантастически богатый мировой опыт, сублимированный магией, представляется новым поколениям исследователей альтернативным состоянием сознания, открывающим латентные психические функции. То, что представлялось нам фантастическим и примитивным, было недостатком методологии, «урезывающей» себя и несовершенством теории познания. Нам следует сказать, что современная наука решилась после долгих блужданий по ложному пути теоретизирования распространить свои интересы [295] основываясь на нейропсихологических исследованиях на те области сознания, которые тысячелетиями принадлежали традиционному сознанию. Сегодня речь не о том, чтобы просто охарактеризовать, какие особые обычаи поддерживаются данным народом или какие магические представления он разделяет, но о том, чтобы доказать в свете новейших исследований резервов сознания их практическую жизненную ценность — выявить основу, которая разрушает рамки антропологического нейтралитета и приводит антропологию в соответствие с уровнем современного развития других наук. Особенно нуждается в обновлении этнология религии, которая пребывает в состоянии «перестарения» из-за своей «непоколебимой сохранности» по отношению к современным исследованиям сознания. Также дела обстоят с традиционной этнологией, так как ее застывшая научность не позволяет делать каких-либо заключений и проявлять необходимую активность. Времена кабинетной этнологии с периодически возобновляющимися «полевыми работами» ушли в прошлое. Этнология включилась в борьбу за родовые культуры, которым многое угрожает, а также принялась защищать другие культуры от нас самих, с тем чтобы восстанавливать самих себя и нашу цивилизацию, используя новые модели жизни.

С трансперсональной антропологией все обстоит иначе, нежели с традиционной антропологией. Если классический этнограф смотрел на шамана извне, использовал его как информанта, делал наброски по поводу ритуалов и фиксировал телодвижения во время транса, то сегодняшний этнограф поставлен перед гораздо более сложными проблемами: ему надо выполнять не только прежние задачи, но и пытаться самостоятельно проникнуть во внутренний психологический универсум, в альтернативные состояния сознания духовного человека, который живет, руководствуясь совершенно иными логическими и пространственно-временными критериями, нежели те, которые в состоянии представить себе нормальное научное сознание исследователя. Проблемы, которые возникали перед антропологией при интерпретации ею магического мышления, представляются нам сегодня проблемами коммуникации различных способов ментального функционирования. Наше сознание существует не только в пределах эвклидово-ньютоновской познавательной структуры — эта модель воплощает лишь некое особое состояние, которое заняло в жизненном пространстве западного человека неоправданно важное место.