Артур Дойль - Пришествие фей

ТОМАС МЭЙБЕНК. «ДВОР ФЕЙ»

Немецкий социолог Макс Вебер связал рост капитализма с «протестантской этикой», частью которой стала рационализация жизни и упрощение религиозных ритуалов. Процесс, зародившийся во времена Реформации и ускорившийся в эпоху Просвещения, он называл «расколдовыванием мира». Как следствие, вера в сверхъестественное была ослаблена, а магия повсеместно утратила свое значение. Жизнь становилась все проще. Вечно занятым индивидам уже недосуг было гадать на чайных листьях, присматриваться к уголькам, выпавшим из камина или, дрожа от страха, вслушиваться в уханье филина. А в XX веке газовая плита вытеснила камин, да и филинов становилось все меньше. Природа, будь она зловещей или романтичной, отступала на задний план. Но грядущая эпоха машин пугала своей бездушностью. Так, в шуточном стихотворении сам дьявол приходит в ужас от угольной и сталелитейной промышленности Англии:

Рука об руку с «расколдовыванием» шло разочарование — одновременно избавление от чар и сожаление об их утрате. Чем меньше оставалось зеленого цвета, тем горше становилась тоска. В конце концов, прагматичные, трудолюбивые, затянутые в твид викторианцы спохватились и оглянулись по сторонам. Но фейри поблизости уже не было.

Было бы преувеличением утверждать, что положительное отношение к суевериям стало исключительно продуктом викторианской эпохи. Точно так же не стоит обобщать, утверждая, что до Реформации абсолютно все английские крестьяне верили в фей. Традиционная культура не монолитна, она включает в себя различные точки зрения. Кто-то верил в фей, кто-то нет. Кто-то совал в маслобойку раскаленную кочергу, чтобы отогнать сглазившую масло ведьму, а кто-то взбивал масло еще усерднее. То же касается отношения к фольклору в пост-реформационной Англии. Преподобный Роберт Кирк, автор «Тайного содружества эльфов, фавнов и фейри» (1691) — своего рода антропологического исследования фольклорных существ — был современником Исаака Ньютона и Джона Локка. В то время как Мария Эджворт порицала волшебные сказки, Уильям Блейк с полной серьезностью описывал похороны фей, которые подсмотрел в саду: «Я услышал тихие и приятные звуки, но не знал, откуда они доносились. Наконец широкий лист на цветочном стебле зашевелился, а под ним показалась процессия существ, размером и цветом похожих на зеленых и серых кузнечиков, которые принесли покойника на розовом лепестке, похоронили его с песнями и исчезли». Даже в ироничных комментариях Томаса Крофтона Крокера проскальзывает восхищение ирландским фольклором. Приманивая английских читателей экзотикой «живого анахронизма», Крокер вместе с тем доносил до них культурные ценности ирландских информантов. Даже в упоминании о том, что баньши оплакивают исключительно представителей ирландских семейств, слышны отзвуки национализма и сопротивления английской колониальной политике.

ТОМАС ХИТЕРЛЕЙ. «ФЕЯ, СПЯЩАЯ НА ГРИБЕ»

Хотя ответная реакция на «расколдовывание» протекала неравномерно и противоречиво, именно в викторианскую эпоху она достигла апогея. Помимо перечисленных выше причин, таких как стремительная индустриализация, этому способствовало множество других факторов. В их число входит «Оксфордское движение», члены которого выступали за возрождение традиционных литургических ритуалов. Католичество уже не казалось пережитком Темных веков и ассоциировалось скорее с эпохой рыцарства. Интерес к дореформационной культуре, к старинным обрядам и легендам был заметен и в области изящных искусств. Поэт-лауреат Альфред Теннисон написал «Королевские идиллии» по мотивам артурианских легенд. Члены «Братства прерафаэлитов» искали образ Прекрасной Дамы и стремились запечатлеть его на своих холстах.

Другой отличительной чертой эпохи было новое отношение к детству. Отныне дети уже не считались ни миниатюрными копиями взрослых, ни «сосудами греха», из которых нужно выколачивать злонравие. Идеализация затронула не только детей из среднего класса и выше, с их золотыми локонами и кружевными платьицами, но и маленьких тружеников. Веками дети надрывались в шахтах и на фермах, сновали с лотками по улицам, обслуживали клиентов в борделях, задыхались в каминных трубах. Теперь даже их, самых незаметных членов общества, стало жаль. В 1840 году Парламент запретил забираться в трубы лицам до 21 года, а в 1864 году штраф за эксплуатацию малолетних трубочистов повысили до 10 фунтов. В 1885 году, стараниями журналиста Уильяма Стеда, «возраст согласия» для девочек был поднят до 16 лет — затяжная борьба с детской проституцией увенчалась успехом.

Дети стали восприниматься как существа чистые и невинные, сродни ангелам или феям. В отличие от взрослых, они были гораздо более естественны и близки к природе и волшебным существам, ее населяющим. Именно близость детей к природе сыграла ключевую роль в истории с фотографиями из Коттингли. Кто, как не дети, может узреть фей? Ведь издревле верили, что единорог склоняется перед девственницей и кладет голову ей на колени. Подобное стремится к подобному. Со своими задумчивыми улыбками, струящимися по плечам волосами, в чистых белых платьях, юные кузины из Коттингли сами кажутся гостьями из сказки. Неудивительно, что Конан Дойль беспокоился, когда через три года после публикации фотографий девушки решили повторить эксперимент. К тому моменту они вышли из возраста аутентичности, а «процессы полового созревания часто оказываются губительны для психических способностей».

Ностальгия по феям, таким образом, была хотя бы отчасти ностальгией по детству, причем как по детству мира, так и по своему собственному. Чувство утраты стимулировало желание заполнить эту брешь, сохранить и приумножить остатки традиционной культуры. Еще до появления Питера Пэна в начале XX века, викторианцы скандировали «Я верю в фей» и в своих мечтах устремлялись в страну Небывалию. О феях писали рассказы и стихи, они то и дело появлялись на полотнах живописцев. Правда, интерес к фейри во многих случаях был небескорыстным. Наравне с одалисками или греческими нимфами, фей можно было рисовать обнаженными, не оскорбляя чувства чопорной публики. Так что изображения фей нередко производят впечатление викторианского пин-апа — полногрудые крылатые дамы томно улыбаются зрителям. Совсем иначе образ фей раскрывал Ричард Дойль, дядя писателя. Большой любитель фольклора, он мастерски проиллюстрировал сборник «Сказки народов мира» (1849), а после создал цикл рисунков «В Волшебной Стране — зарисовки из мира эльфов» (1869). Крылатые или бескрылые, но неизменно крошечные и одетые в красные колпачки, фейри на его рисунках устраивают гонки на улитках, играют в прятки вокруг мухомора, разоряют птичьи гнезда. Глядя на забавы этих сорванцов, невозможно сдержать улыбку. Рисовал фей и Чарльз Алтамонт Дойль, отец сэра Артура. Учитывая, что писателя с детства окружали изображения фей — причем именно миниатюрных, со стрекозиными крылышками, точь-в-точь как на фотографиях из Коттингли — стоит ли удивляться, что в зрелом возрасте он бросился на защиту своих любимых существ?