Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра

Из Паракаса мы направились на altiplano возле Наски, пустынное высокогорье, где никогда не бывает дождей, где неизвестные художники прорубили красноватую верхнюю корку плато, обнажив чистый белый песок, и таким способом вырезали огромные изображения рыб, рептилий, птиц, млекопитающих, человеческие силуэты и геометрические фигуры, заполнившие площадь около 350 квадратных километров. Там, на этой столовой горе, обители животных силы , мы выпили Сан Педро , и Эдуардо видел , как сгорают духи моего прошлого, взрываются среди пламени и как я исчез, двигаясь по кромке гигантской спирали, уходившей в песок. Работа на Южном пути . Там мы вверили наши души друг другу как compadres , как воины сердца.

А затем мы отправились к Мачу Пикчу. Мне надлежало возвратиться к древнему городу инков, Городу Солнца. Эдуардо войдет в его ворота впервые. Мы вместе будем постигать его смысл.

29 апреля 1979

Вот и опять Камень Смерти. Я должен передать на бумаге сладость воспоминаний.

Я предложил Эдуарду отправиться в пещеру под Храмом Кондора, за пределами руин — место, где я много лет тому назад сам исполнял свою огненную церемонию. Он переполнен впечатлениями. Он посещал Мачу Пикчу в сновидениях, а теперь город стоял перед ним, впереди и внизу, во всей красоте серо-зеленой композиции лишайников и гранита. Он почти задыхался, и дело было не в высоте. Что-то зловещее висело в воздухе, мы оба чувствовали это; раза два Эдуардо взглянул на меня с детской заговорщицкой улыбкой: «Ты чувствуешь силу, compadre ?» Я люблю его, как брата. Иногда это старший брат. Странное чувство: я знаю, что он, простой индеец, работает в своей общине как обычный шаман-целитель; но со мной он каким-то образом находит возможности и средства выпрямиться во весь рост и переживать по-настоящему драму седых легенд, по которым он учился.

Он ушел, чтобы приготовиться к своей работе на Западном пути ; это будет здесь, у Камня Смерти. Мне тоже нужно немного побыть одному.

И вот я сижу на траве, Камень Смерти передо мною — безупречной формы гранитное каноэ, плывущее по морю зеленой травы и диких желтых цветов.

Антонио. Панорама памяти подсвечивается, и вот я вижу себя здесь, так много лет тому назад, со своим высокомерием, с целым набитым рюкзаком западных предрассудков и скептицизма; я смотрю на руины Города Света впервые; сумерки, такие же, как сейчас, и туман из поймы Урубамбы поднимается все выше, переливается через кромку обрыва. Лежа на Камне Смерти, Антонио поет над моими чакрами, я слышу его печальный свист и шелест травы. Это здесь мы «поставили смерть на повестку дня».

Он говорил мне, что я вернусь на это место. Что я войду в город и начну понимать его тайны.

Где он теперь? Я не чувствую его присутствия. Я тоскую о нем. И вот я здесь. Я снова сбросил свое прошлое в Паске. Юг . Я снова буду лежать на Камне Смерти. Запад .

Где же Северный путь ?

Я закрыл дневник вместе с авторучкой, засунул его в сумку. Я продолжал сидеть среди травы и диких цветов, дышал животом, и холодный ночной воздух ласкал мое загорелое лицо.

Прошел час.

Лежу на Камне Смерти. Подготовлен. Эдуардо поет надо мной. Мои обнаженные плечи и поясница ощущают холод гранита. Я слушаю, как Эдуардо высказывает наше уважение к Четырем Сторонам Света , просит, чтобы мой дух был принят Западной стороной , стороной тишины и смерти, чтобы его унес туда ветер Юга , чтобы мог возвратиться с Востока , где восходит Солнце, чтобы я мог родиться в духе как дитя Солнца.

Сначала была его очередь. Я не продумывал свои заклинания, дав волю инстинктивным формулировкам. Я освободил его чакры, отступил на шаг и наблюдал за ним, не двигаясь. Я увидел, как что-то неясное, неярко светящееся — это был Эдуардо, но стройнее и, видимо, моложе, — освобождается, отделяется от его объемистого живота, двигавшегося в такт дыханию. Позже я говорил ему, что он носит с собой слишком большой вес, слишком много мякоти. У меня часто возникало чувство, что его Южная работа неполноценна, что он примирил себя со своим прошлым, со своими предками, но по-прежнему носит этот груз на себе.

Он рассказал мне, что у него было чувство, что он уходит в камень, а внутренности его скованы мощным страхом, ужасом преждевременного погребения. А потом он увидел далеко внизу свет, и свет разрастался, близился, и когда Эдуардо погрузился в его белизну, я вернул его оттуда. Он был поражен моим мастерством.

Сейчас он освобождает мои чакры, касаясь моего лба, шеи, сердца.

А я размышляю о рождении и смерти. Где разница? Смерть, свет в конце туннеля; рождение, свет в конце канала, свет нового мира, в который мы вступаем. Может быть, подумал я, страх смерти, если отбросить ассоциативные страхи потерь и боли, — это просто рудиментарная память первого страха, страха рождения, страха неизвестности в конце туннеля.

Дышу. Нормальный, медитативный ритм сердца. Ветер шелестит в траве. Я открываю глаза, улыбаюсь, поворачиваю голову, чтобы увидеть стоящую рядом фигуру — руки протянуты надо мною, ладонями вниз, золотой браслет с пером, нарукавная лента из чеканного золота. Мое дыхание прерывается, останавливается высоко в груди. Лицо: словно изваянное коричневое лицо инка, обрамленное двумя перьями; серьги в мертвых ушах головы ягуара, которая вместе с частью черной шкуры хищника покрывает голову и плечи человеческой фигуры. Я импульсивно протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, моя, рука свободно проходит сквозь его руку, его глаза открываются, но их не видно, они слишком темны, он отворачивается и уходит, в то время как я вскакиваю, сажусь, свесив ноги с Камня Смерти, и… вижу Эдуардо. Он сидит скрестив ноги, в траве у основания камня, возле кормы гранитного каноэ.

— Эдуардо!

Он недоуменно смотрит на меня снизу вверх, а я киваю головой в ту сторону, где жрец-ягуар шагает, нет, лучше сказать движется, вниз но склону холма к Воротам Солнца, ко входу в руины.

Было уже за полночь, когда мы вошли в руины Мачу Пикчу. Мы потеряли из виду призрак, спускавшийся по склону холма, и теперь в полном одиночестве стояли в Воротах Солнца.

Мы специально так рассчитали заранее, чтобы провести здесь ночь в полнолуние. Лунный свет серебрил грани гранитных глыб, из которых были сложены стены; во дворах за стенами таилась темнота.

Я направился к Храму Кондора мимо поваленных стен, за которыми открывались комнаты, каменный тротуар с дикими травами в щелях между плитами и, наконец, открытая площадь: три массивные стены и каменный помост — это все, что осталось от Великого Храма.