Джон Данн - Эксперимент со временем

Итак, если рассматривать этот сон как предвосхищение будущего, иначе говоря, как еще один пример «феномена», то необходимо принять во внимание следующие факты.

Одновременное представление сознанию чувственного впечатления — прикосновения расчески к голове — и запечатленного в памяти образа — ощущения от прикосновения лапок осы — служит достаточно наглядным примером ассоциации по смежности. Но перед тем, как эта ассоциация образовалась, она прел-стала в сновидении в форме интеграции.

Любопытное смешение событий!

Пока мы не начали искать объяснение, хорошо бы бросить беглый взгляд на то, что же именно мы должны объяснить.

Прежде всего, разумеется, сам «феномен» — явное нарушение временной последовательности представлений. Имеющаяся последовательность (в том виде, в каком она могла бы быть зафиксирована в дневнике) такова:

a` — пред-представление явления А

«» — повторное представление (воспоминание) явления а'

А — явление [5] Ввиду различия способов связи между существенными в английском языке (с помощью предлога; в данном случае «of») и русском языке (с помошью падежей) и для упрощения восприятия фразы целесообразно использовать слово «явление» (вместо «представления»), тем более, что в оба термина вкладывается один смысл (см. главу IV, определение «представлений». — Прим. пер.).

а — повторное представление явления А

Если признать выводы, сделанные на основании сна, описанного в предыдущей главе, дело еше больше осложняется: создается впечатление, будто А в приведенной выше схеме может быть любой совокупностью представлений. Далее необходимо учитывать следующее.

После того как экспериментатор наблюдал образ будущего события, он берет карандаш и бумагу и записывает или лаже зарисовывает летали наблюдавшегося им пред-образа. Тем самым он совершает конкретный физический акт. Но если бы он не наблюдал пред-образа, этот акт никогда не был бы совершен. Иначе говоря, экспериментатор вмешивается в определенную последовательность механических событий, которую мы принимаем без доказательств как спинной хребет «наделенный сознанием автомата» или материалистических теорий. Это открытое «вмешательство». И оно влечет за собой ряд проблем. Будущие события в любом случае достаточны реальны, чтобы мы могли пережить их в качестве пред-представлений; однако поскольку наблюдатель, как мы только что показали, способен благодаря пред-наблюдению изменить порядок своих действий, теоретически возможно предотвратить наступление этих событий. Тогда должны ли мы заявить, что они только частично реальны, иными словами, менее реальны, чем, скажем, прошлые события? Наше объяснение должно дать ответ и на этот вопрос.

Далее, способность наблюдателя вмешиваться в ход совершающихся в мозге событий ставит перед нами проблему свободы воли. Ее наше объяснение также должно удовлетворительно разрешить.

Наконец, очень существенно, что наше объяснение не противоречит уже известным в психологии и психофизике фактам. Некоторые из этих фактов значительно сужают для нас круг допустимых предположений. Мы не отрицаем психологический факт (он рассмотрен в главе XII), согласно которому «цепочка воспоминаний» не тянется в «будущее», но заканчивается в «настоящем». Что касается психофизики, то наши данные укладываются в рамки обычных доказательств в пользу параллелизма и, в частности, учитывают тот факт, что сотрясение мозга явно разрушает или парализует недавно сформированные воспоминания. Здесь проблема заключается в том, что затронуто нечто большее, чем просто «моторная привычка»: из сознания пациента, по-видимому, вычеркивается все связанное с непосредственно предшествующими сотрясению событиями.

Теория относительности признает «видение наперед» во времени в том смысле, что то, что есть будущее для Джонса, может быть настоящим для Брауна. Но она не допускает для Джонса возможности воспринимать событие его отдаленного будущего за 1–2 дня до события его ближайшего будущего. Но именно это нас и интересует.

Не следует забывать, что материальные свидетельства (постольку, поскольку на них запечатлено свершившееся) служат знаками прошлого — и только прошлого. Рассматривая в какой-либо данный момент мишень и увидев в углу круглую пробитую дырочку, вы, вероятно, подумаете, что в этом месте прошла пуля. Однако нигде на поверхности мишени вы не найдете признака того, что вскоре, скажем, на расстоянии в полдюйма от центра яблочка появится другая дырочка. Разумеется, на основании полного знания обо всех механических движениях, которые происходят на этом клочке вселенной в момент обследования вами мишени, вы смогли бы определить, что вскоре в указанном месте пуля пробьет мишень, если бы вы, конечно, обладали высочайшим интеллектом. Но это допущение только сбивает с толку, ибо предполагает введение множества знаков внешних по отношению к исследуемому нами объекту, то есть мишени. Ее состояние в данный конкретный момент не позволяет нам заметить какие-либо признаки, намекающие на будущую дырочку. В этом смысле мишень настолько неинформативна, что вы даже не станете разбираться, есть на ней повреждения или нет; этот вопрос никак не повлияет на ваши выводы. Мишень не содержит «свидетельств» о своем собственном будущем, и вам приходится пользоваться знаками, находящимися где угодно, только не на ее поверхности. Между тем простреленный угол мишени — свидетельство ее прошлой истории. И благодаря именно этому свидетельству, а не знанию о случившемся на данном клочке вселенной в некоторый предшествующий момент времени, вы сделаете заключение о пронзившей мишень пуле.

Дырочки в мишени служат знаками будущего в том смысле, что они указывают на возможные направления движения пуль и на события, которые, вероятно, произойдут вскоре позади мишени; но они не являются знаками будущих дырочек.

Наш мозг — материальный орган, и состояние его в любой данный конкретный момент не больше указывает на то, что внешний мир собирается представить мозгу в будущем, чем состояние мишени — на место, куда попадет следующая пуля или на то, попадет ли она вообще.

Высмеивать метафизику обывателя рискованно. Основополагающие идеи, увековеченные в народной речи, не могут быть полностью глупыми или неправомерными. Ибо такого рода канонизация должна, по меньшей мере, означать, что эти понятия выдержали проверку многими столетиями и — куда бы ни заносила их судьба — повсюду находили безоговорочное признание.

Скажем больше: обыватель в конечном счете — Homo sapiens и первооткрыватель времени. Ему — и только ему — наука обязана подобным взглядом на существование.