Джон Данн - Эксперимент со временем

Релятивисты перевернули методы, которыми пользовались в XIX веке приверженцы теории временного измерения. Ряд явных аномалий при проведении определенных оптических экспериментов заставил Эйнштейна впервые в истории выдвинуть идею о том, что различные люди должны иметь разные взгляды на время (показываемое часами) и пространство (измеряемое в родах [8] Род — мера длины, равен приблизительно 5 м. ). Отсюда Минковский сделал заключение о существовании четырехмерной протяженности; различие между ее измерениями не качественное, а лишь кажущееся, поскольку каждый наблюдатель считает, что время тянется в направлении линии его собственного тела, представляющейся ему прямой.

В теорию Эйнштейна входит и другое предположение. Но оно, к сожалению, переносит интересующую нас проблему за пределы разумения обывателя. Оно гласит, что «пространственно-временная» протяженность не «плоская», а «искривленная».

Однако ни одно из этих сделанных релятивистами дополнений не оказывает решительно никакого определяющего влияния на более широкую доктрину, рассмотрением которой мы займемся в нашей книге, — доктрину, в общем имеющую отношение к теории временного измерения. И у читателя нет необходимости соглашаться или не соглашаться с нижеизложенным в зависимости от того, принимает он учение Эйнштейна или отвергает.

В теории относительности протяженности протянувшихся во времени объектов обычно называют «мировыми линиями» , а иногда просто «траекториями».

«Человек, — говорит профессор Эддингтон [9] «space, time and Gravitation», p. 57. , — это четырехмерный объект, сильно удлиненный по форме; или, выражаясь обычным языком, можно сказать, что он имеет значительную протяженность во времени и малую протяженность в пространстве. Практически он изображается в виде линии — своей траектории в мире». Добавление последних трех слов к вполне законченной формулировке, вероятно, покажется читателю какой-то уловкой, ибо как может линия быть и наблюдателем, и его путем? Но несколькими строками ниже Эддингтон берет на себя труд пояснить свою мысль. «Траектория» (предположительно физического) наблюдателя — это «сам» наблюдатель. (Курсив Эддингтона.) И далее на той же странице он замечает: «Природное тело тянется как во времени, так и в пространстве и, следовательно, четырехмерно».

Идея достаточно ясна. Для любого конкретного наблюдателя, созерцающего такую систему неподвижных, материальных линий, видимость движения в пространственных измерениях можно было бы создать, как и в модели Хинтона, за счет действительного движения поля наблюдения вдоль «траектории» наблюдателя перпендикулярно временному измерению. Но предположить подобное значит намекнуть, что движущееся во времени поле наблюдения принадлежит психическому наблюдателю, ибо физический наблюдатель уже определен нами как «траектория», по которой происходит движение.

Итак, релятивист оказался в крайне затруднительном положении. С одной стороны, ему вовсе не хотелось бы обременять себя каким-то психическим наблюдателем. С другой, он не желал бы прослыть человеком, не ведающим о том, что мы наблюдаем события последовательно. Именно эта двусмысленность ситуации толкает его на намеренно уклончивое заявление. «Наблюдатель движется вдоль своей траектории», — говорит он и предоставляет читателю возможность делать из этого какие угодно выводы.

К сожалению, читателю, как правило, позволялось представлять «наблюдателя» в виде некоего физического аппарата — органического или неорганического. И не его вина, что он склонен думать, будто «траектория» образована особыми искривлениями релятивистского «пространства-времени», а физические элементы тела наблюдателя движутся по этим траекториям, оставляя на них позади и впереди себя пустоту.

Но вознамерься он утверждать, что именно таково учение об относительности, ему растолковали бы, что траектория, которая реальна в том смысле и в той мере, в какой она объясняет все физические характеристики движущегося по ней воображаемого трехмерного объекта, должна быть в каждом из своих поперечных сечений физически неотличима от самого воображаемого объекта. Физически траектория действительно есть объект, протянувшийся во времени.

В этом — вся суть. То, что, собственно, можно было бы считать движущимся по траектории, должно отличаться от неподвижных сечений самой траектории.

Приняв идею движения по этим протянувшимся во времени траекториям, релятивисты, как и любой другой на их месте, вынуждены были учитывать концепцию времени, охватывающего время, которая неотделима от идеи движущегося во времени объекта. И здесь их обыкновение писать о траекториях то как о протяженностях физических объектов, то как о путях движущихся непротяженных физических объектов — так, будто оба эти представления тождественны, — по-видимому, приводит их к путанице. Они говорят о часах, физических инструментах, как о движущихся по траекториям и фиксирующих скорость своего движения. Но физически часы — это пучок траекторий, они не могут двигаться вдоль самих себя; а психологически часы — всего-навсего движущийся вид в разрезе этого пучка траекторий и, следовательно, не позволяющий физически зарегистрировать скорость их движения.

Теория относительности, как уже упоминалось, — это нечто большее, чем набор логических и экспериментальных доказательств давно известной общей теории времени как четвертого измерения. Однако нас непосредственно интересуют в ней два момента:

1. Релятивист признает существование времени, охватывающего время, даже если не осознает, что имеет дело с концепцией серийности.

2. В теорию относительности входит идея о том, что участки траекторий впереди и позади положения любого предполагаемого движущегося во времени наблюдателя обладают в каждом из своих сечений всеми доступными наблюдению характеристиками трехмерного материального мира.

Теперь, полагаю, мы с полным основанием можем принять следующие три утверждения:

1. В мозгу есть следы-воспоминания о прошлых замеченных переживаниях.

Этот вывод, по-видимому, неизбежен. В результате сотрясения мозга не просто нарушается способность облекать в словесную или какую-либо другую форму воспоминания о случившемся, но некоторым образом оказываются затронутыми и сами воспоминания; ведь пациент не может вспомнить, что с ним произошло. И поскольку физиология доказывает, что такие следы в любом случае должны оставаться и должны поддаваться разрушению, у нас нет причин искать другое объяснение этим фактам.

2. Время имеет длину, делимую на года, дни, минуты и т. д.; длину, каждый момент которой лежит между двумя соседними; длину, вдоль которой выстраиваются события.