Аркадий Бакторов - Копи царя Иоанна

Изначально поражали размеры самой мельницы. Просто невероятно, зачем на севере, где едва растет рожь, необходимо было такое здание, которое с легкостью бы справилось с урожаем всей волости! А ведь монахов было совсем немного… Даже летом, когда на стройки приезжали трудники, количество человек на островах редко превышало полтысячи. Зачем же так перестарались с мельницей?

Иван Грозный и Федор Колычев, а в постриге — Филипп, хорошо знали, что на самом деле перемалывали монастырские жернова. Поэтому строительные работы не утихали. В монастыре стали появляться первые значительные каменные сооружения — церкви. Уже в 1550 году, при необычайной скорости строительства, был завершен храм в честь Успения Божьей Матери, но Филипп не остановился на достигнутом, желая построить величественную и роскошную церковь. Царь же продолжал жаловать обитель различными милостями, полностью отменил пошлины на соль, даровал монастырю прибрежные земли с деревушками. Но братия все же забеспокоилась: уж слишком заносчивым и дорогим показался монахам проект нового храма, опасались долгостроя и нехватки денег. Но Филипп ни минуты не сомневался, добывая средства для монастыря прямо-таки из-под земли, что, кстати, для Соловков было буквальным. В 1558 году преступили к строительству Спасо-Преображенского собора. Филипп все чаще наведывался в Москву к явно благоволившему его обители государю. Что вез игумен в столицу? Уже тогда это было тайной, ставшей потом главной не только для самих Соловков, но и для российских царей.

В 1566 году игумен Филипп Колычев был срочно вызван в Москву. Иван Грозный уготовил ему сан митрополита Московского. Это было тяжелое время: затянувшаяся Ливонская война, начавшаяся с победоносного разгрома ордена, оборачивалась для Руси все более тяжкими экономическими бедствиями. Надвигался мрачный период опричнины. Казна пустовала, не редкостью стали так называемые карательные походы государевых отрядов по зажиточным русским городам. Подземные работы на Соловках шли полным ходом, монастырь просто процветал на фоне нищающей страны. Бывший настоятель не забывал о своей обители. Кстати, к тому времени уже существовало свое собственное посольство Соловков в Москве — подворье монастыря.

Похоже, что по прибытии в Златоглавую к царю, возглавлявшему слабеющее и беднеющее государство, Филипп Колычев почувствовал сокрытую за его плечами экономическую мощь. Между ним и Иваном начались разногласия и неразрешимые горячие споры. Налицо была схватка двух сил. Многим тогда оставалось только догадываться, что не поделили царь и главный менеджер крупнейшего алмазоносного месторождения, только Москва, в который раз практически чудом, оказалась сильней. Как только Иван осознал свою победу, на Филиппа одно за другим посыпались наказания, ссылки, заточения, в конце концов он был задушен в келье Малютой Скуратовым… как раз перед очередным походом царя на Новгород.

Вполне логичным было бы, например, распространение гнева государева на все, что было связано с именем непокорного митрополита. И в первую очередь, под удар должны были попасть Соловки: богатый северный монастырь вполне мог претендовать на роль очередной жертвы грабительского похода, но… этого не происходило! Наверное, сила, хранящая обитель от общей судьбы всей Руси, обывателям казалась поистине чудесной, хотя, конечно, крылась эта сила на достаточно большой глубине. Уже потянулись во все стороны ниточки подземных галерей, уже вблизи выхода на поверхность стали появляться первые поперечные штольни, так похожие на окружающие кольцами стены какого-нибудь города. Остановить это, подвергнуть разорению соловецкие копи было бы практически смертельно, и Иван Грозный понимал это. Во-первых, это означало конец последнему верному источнику доходов казны, а во-вторых, конечно, огласку. Огласку, последствия которой просчитать было невозможно. Что бы началось в стране, а потом и в мире, если бы стало известным совсем незащищенное алмазное месторождение на окраине слабого государства? Страшно представить. Поэтому Соловки никто не трогал. Иван поручил игуменство верному ему человеку — Паисию.

Но экономически монастырь уже был слишком силен и слишком самостоятелен. Настало тяжелое для страны время — неспокойное царствование блаженного царя Федора, затем разрушительная смута. В то время, когда вся Русь разбрасывала камни, монастырь собирал их и становился, помимо всего прочего, мощной военной крепостью. В чем можно было быть уверенным в такую лихую годину? Только в прочности древних валунов, из которых при игумене Иакове были возведены монументальные башни и толстые стены, способные выдержать осаду не хуже, чем Московский Кремль. Соловецкий Кремль мог бы быть абсолютно прямоугольным. Стоило только подвинуть деревянное здание мельницы, расположившейся чуточку в стороне от основных храмовых построек. Но история повторилась. Уж что-что, а это незначительное сооружение перемещать было нельзя. Поэтому-то и появился хорошо защищенный выступ с расположенными поблизости тремя башнями, защищающими мельничный двор. Было это в начале восьмидесятых годов шестнадцатого столетия.

Монастырь оказался в ситуации, похожей на период завоевания Новгорода Москвой. В центре было не до него, на престоле один за другим мелькали личности, занятые больше вопросом удержания власти в своих руках. Положение их было шатким, да к тому же ослаблялось небезызвестными неурожаями и порухой, пришедшей на Русь после проигранной войны. Соловки буквально взяли курс на изоляцию от страны до тех пор, пока ситуация не придет в равновесие и не появится такой правитель, которому можно было бы доверить тайну. Оберегали ее не только неприступные стены — в самые опасные периоды жизни Руси крепость неусыпно блюли более тысячи прекрасно вооруженных стрельцов. Нетрудно себе представить: какой политической силой обладал бы этот отряд, окажись он в Москве, в слабом городе, который был не в силах устоять даже перед небольшими ополчениями и сбродом «тушинского вора». Но нет. Все-таки почему-то сохранившаяся элита уничтоженной русской армии стерегла далекий монастырь, к которому только летом можно было пробраться. Почему? Теперь понятно. За четверть века неразберихи у гарнизона даже появилось прижившееся имя — соловецкое войско. Упразднили его только в тридцатых годах семнадцатого века, а ведь династия Романовых к тому времени продержалась на троне уже двадцать лет.

За эти годы Соловки совсем «отбились от рук»: монастырь стал настолько автономным, настолько влиятельным в северных регионах за счет своей бездонной алмазной почвы, что разговаривал с царем на равных, прекрасно зная и понимая, что в 1613 году выбрали «не способнейшего, а удобнейшего». Москва шла на попятную. В те годы монастырь вел уже свою собственную не то что внутреннюю, даже внешнюю политику, то воюя, то заключая мирные договоры. Политика же без мощного экономического базиса невозможна, что достаточно бескомпромиссно обосновал потом Карл Маркс. При игумене Иринархе продолжилось дальнейшее превращение монастыря в неприступную крепость. К моменту нашумевшего мятежа раскольников, «Соловецкого сидения» в стенах крепости, со слов летописи, было до девяноста пушек, около девятисот пудов пороха, а хлеба в осадном положении хватило бы всей братии лет на десять. Москва продолжала жаловать монастырь необъятными северными землями и снижать, а в некоторых случаях даже отменять, пошлины на соль, которой продолжала приторговывать обитель. На полученные прибыли, в частности, по всей видимости, были произведены восстановительные работы после обрушившегося на острова в 1635 году наводнения. Тогда же в пользу монахов поступили щедрые отчисления от казны. Соловки получили также привилегию самостоятельно избирать келаря, лишь уведомляя государя о своем решении. Фактически, это было уже государство в государстве, сосуществовавшее с Россией в симбиозе. К нему даже стали проявлять интерес соседи. Так, сохранились сведения о якобы добровольно беглых шведах, пожелавших принять крещение на соловецкой земле, чтобы потом стать монахами обители. Очень напоминает шпионаж. Видимо, поэтому ни один из таких «добровольцев» не получил разрешения на крещение в православие. Монастырь продолжал материально поддерживать царские походы и вообще помогал Москве материально, взамен получая все большую автономию. Здесь, в такой обстановке, начал свой монашеский путь Никон, который впоследствии буквально переметнется в столицу и поможет государству прибрать к рукам несметные и так необходимые казне богатства старообрядческой церкви и, в частности, подземелья Соловков. Москве нужны были средства, при этом идти на попятную окрепшей династической ветви уже не хотелось. Возможность, однако, вскоре представилась: это была подготовленная Никоном церковная реформа.